Трусцой от свободы. Почему люди добровольно отказываются от демократии

Неприятная тенденция заключительного медли — добровольный и даже ­радостный отказ жителей нашей планеты от демократических свобод, которых и так было ­немного. ­Социальная психология учит нас, что нет никаких масс, а есть много ­индивидуумов с схожими психологиями. Попробуем разобраться, почему наш современник, друг и собутыльник вдруг страстно возжелал ходить строем. Текст: Александр Маленков Наc тяжело удивить. ­Минимальное знакомство с историей России и опыт проживания в СССР ­накачивают «удивлятельную» мышцу так, что самые абсурдные выходки страны вызывают у нас лишь ироничный изгиб брови «О… Вот сейчас как… Ну-ну». После таковых креативных всплесков, как крепостное право, черта оседлости, раскулачивание, заградотряд и прописка, любые теперешние запреты кажутся пресными и лишенными обыкновенного кафкианского размаха. До заключительного медли правительство нас сердило либо расстраивало, нам было забавно либо постыдно — что угодно, но, ребята, вам вновь не удалось нас удивить. Все издавна про вас понятно, а мы здесь видали не такое. Однако в этом году некой доли адекватномыслящего народонаселения удалось-таки досадно опешиться. И это награда совсем не властей, просто одна часть народонаселения чрезвычайно удивила иную. Свобода как свадьба: ею завершаются басни, а что позже — в баснях не говорится. Потому что с приобретением свободы притча кончается И это мы разговариваем о положительных гранях свободы. А ведь есть у нее, как ни удивительно, и отрицательные. Эрих Фромм в собственном «Бегстве от свободы» поделил ее на «позитивную» и «негативную». Но чтоб вправду разобраться в предмете, необходимо перевернуть бинокль и окинуть взором европейскую историю заключительных 5 веков. Тогда станет понятней, почему вы вчера поругались с другом. Вместе со волей человек получил одиночество, изоляцию, чувство собственного бессилия и ничтожности перед громадным миром На смену размеренному командному существованию пришла персональная гонка на выживание. Стань лучше иных либо умри с голода!Капитал, нехватка медли, ­деловой фуррор — тяжело поверить, но этих понятий фактически не было у жителей нашей планеты еще лет 500 назад. Даже понятие «­минута» вошло в бытовой обиход лишь в XVIII веке. Железная дорога раскидала жителей нашей планеты по миру. Человечество от страха принялось вкалывать до полного бессилия(чем, кстати, обеспечило громадный скачок цивилизации), стараясь убежать от перечисленных выше чувств, которые Фромм именовал «негативной свободой». Но преуспеть удавалось немногим, на других свобода нажимала. Невыносимость своей ответственности и собственного бессилия породили психологический ­защитный механизм — рвение слиться с какой-нибудь пригодной идеей, примкнуть к мощной группе(«вторичные связи»). Стать долею чего-то большего, чем ты сам. Платой за это был отказ от своей личности — от самостоятельного мышления и выбора, с одной стороны, от страхов и колебаний — с иной. Идеи и группы не принудили себя ожидать — религиозные течения, политические партии, идеологии и философии. Особенно они расцвели в XIX–XX вв. Быть кем угодно — хранителем подлинной веры, бойцом за права рабочих либо чистоту расы, строителем ясного будущего — лишь бы не одному, лишь бы ощутить преимущество своей группы над всеми иными. И получить в заслугу готовый набор целeй, ценностей и желаний. Примерно так смотрится история взаимо­отношений жителя нашей планеты и свободы с точки зрения идущих в ногу со временем мыслителей, но не ребяческих писателей. Настоящие индивидуалисты принимают свободу со всеми ее минусами и как-то живут, не опасаются и превосходно переносят одиночество Его корешки нам предоставляют отыскивать в детстве, в очень властных родителях, подавлявших спонтанность малыша, но нас больше интересует, что растёт из таковых сломленных карапузов. А во взрослом состоянии они поддерживают гонения на всех чужаков, они приводят к власти Гитлеров, они стучат на соседей во времена репрессий и устраивают теракты ради собственных идей. Процент авторитарных жителей нашей планеты постоянно был так высок, что его по-прежнему можнож считать доминирующей психологией. Особенно у нас, где так слаженно сплелись православное преклонение перед властями, культ личности и запретительная традиция воспитания деток. Конечно, с 1940-х годов, когда Фромм писал свое «Бегство от свободы», ситуация немножко поменялась. Капитализм стал поразумнее, шансы умереть от голода в цивилизованном сообществе куда меньше, чем от ожирения, на месте тропических зарослей шумит Зачаровaнный Лес.(Хотя надобно признать, и свободы потихоньку становится меньше. Но тут уж ничего не поделаешь, безопасная свобода — это оксюморон.)Настоящих индивидуалистов стало больше, все желают быть не как все. Относительное благополучие усыпляет носителей авторитарного нрава, идеологии чахнут — им ­решительно не из кого вербовать новейших адептов. А потом приключается экономический или политический кризис. Сориентироваться невероятно. Кругом вранье, кому веровать — непонятно. Может быть, вообщем лгут те, кто разговаривает, что все врут? Что происходит сейчас в голове нашего героя?Тлевшая тревога разжигается. Надежды на фуррор, которые сменяли сам фуррор, тают на очах. А ведь весь смысл жизни был в этом успехе. А жить без смысла ­даже в чем-то тяжелее, чем без средств. Наш герой не невротик не писатель, он не привык себя анализировать, вышеназванные перипетии чуть ли пробиваются в область сознательного. Словами время от времени формулируется: «Эх, тоска!Был бы сам себе владелец, тоже уехал бы к чертовой мамы — сдал бы квартиру, поселился на озере и ловил рыбу. Но куда здесь — Ленка просит айпад, Лешка недомогает, предки ветшают. Жена глядит с укоризной, как словно я виноват в этом кризисе… Тьфу!» Былой индивидуализм преобразуется из «Ура, я волен!» в «Увы, мне не на кого рассчитывать!» Нужно безотлагательно отыскивать новейшую опору в жизни, новейшую надежду, новейший смысл. И этот смысл щедро предлагается ему. Стабильность, Россия, Путин. Общий посыл традиционен для тоталитарной идеологии. Есть мы — россияне, обитатели большой страны, большой люд. Наша сила в согласье, в собственном особенном пути. Есть остальной мир — не таковой большой, желающий нас сломить. Это фактически против него мы на данный момент будем сплачиваться. Смысл твоей жизни — служить Родине. Это тяжело, но чрезвычайно верно. И так дальше — от подвига дедов до происков педофилов. Большая часть этих утверждений носит эмоциональный нрав. Проверки логикой они не выдерживают, что и роднит их с религией(тоталитарная идеология ею постоянно в неком смысле и является). Но это конкретно то, что необходимо заблудшей душе, ведь ее метания — это тоже эмоции. Как разговаривал Фромм, «человеческий мозг живет в ХХ веке; сердечко большинства жителей нашей планеты — все еще в каменном». В XXI, судя по всему, малюсенько что поменялось. Наш герой, даже ежели ранее он испытывал скептицизм к властям, просто не может больше держаться. Возможно, он смотрится молодцом, но снутри у него все вопиет — он испуган и растерян. И вот он снимает с уставших плеч худой пиджачок индивидуализма и примеривает теплый ватничек авторитаризма. И вправду, так теплее!И он соглашается — мы большой люд, и я совместно с ним. Мы сильны, а означает, и я силен. Мы что-то там строим, дерёмся с врагами, и я готов вытерпеть невзгоды, сейчас я знаю для чего же. Большая часть этих утверждений носит эмоциональный нрав, проверки логикой они не выдерживают. Но это конкретно то, что необходимо заблудшей душе К раскаянию, у идеологии нельзя одалживать лишь позитивную часть программы — ежели ты не согласен полностью, тебя не берут на бронепоезд. Приходится соглашаться с кандидатурами недругов, отрадно принимать ограничения и неудобства. Но лучше без веба и французского сыра, чем без смысла жизни. Зато, когда ты теснее пришел в лоно гос идеологии, каким праздничком становится каждый выпуск новостей!Как приятно побеседовать с единомышленниками, поделить дежурный восторг и дежурную нелюбовь!Былые волнения притихли — не надобно ничего решать, в собственных неудачах можнож больше себя не обвинять(это америкосы с их санкциями), а все мучения сейчас окрашиваются ощущением сладостной жертвенности. ­Деды мучались за Родину, и мы уж как-нибудь потерпим. И когда вы спрашиваете его: «Постой, чудак, а как же свобода?» — он отвечает: «Да зачем она вообщем нужна?» Не выдержал юноша. Зато у него в тюрьме на данный момент ужин, макароны предоставляют. На свободу с незапятанной совестью Не бранитесь с ним, а лучше проведите опыт. Найдите в вебе тест на авторитарное мышление, он там есть, и предложите другу пройти его.(Пройдите заодно и сами.)И ежели тест произнесет «да», не дивитесь, а просто прислушайтесь — вы услышите лязг и скрежет беспощадного колеса истории. Просто почувствуйте себя современником драматических событий страны. Это подсобляет отвлечься. Как писал академик Капица, «история — как погода. У природы нет нехороший погоды. Мы живем при таких-то обстоятельствах, и надобно принимать и осмысливать эти обстоятельства». Все рано либо поздно проходит. Оковы тягостные падут, и мы продолжим обучаться быть вольными, быть самостоятельными, быть одинокими. И когда носители авторитарного нрава станут меньшинством, мы будем гарантированы от новейших всенародных шагов навстречу идиотизму. Если не вымрем ранее от лихорадки Эбола либо нехватки хамона в организме. Нравится Источник: Журнал