Светлана Алексиевич: «После войны у дам была еще одна война»
Писатель-документалист Светлана Алексиевич собрала свидетельства сотен женщин-фронтовичек, показав нам войну, которой мы не знали.
Подготовила Алина Никольская
Все статьи этого досье
«Мужчины разговаривали о подвигах, о движении фронтов и военачальниках, а дамы разговаривали о ином – как ужасно 1-ый разов убить... либо идти опосля боя по полю, где лежат убитые. Они лежат рассыпанные, как картошка. Все юные, и ничтожно всех – и германцев, и собственных российских боец. Они прятали свои военные книги, свои справки о ранениях – потому что надобно было опять выучиться усмехаться, ходить на больших каблуках и выходить замуж».
«Самое ужасное, окончательно, 1-ый бой. Небо гудит, земля гудит, кажется, сердечко разорвется, шкура на тебе вот-вот лопнет. Не мыслила, что земля может трещать. Все трещало, все гремело. Мне казалось, вся земля вот так колышется. Я просто не могла... Как мне все это пережить... Я мыслила, что не выдержку. Мне так сильно ужасно стало, и вот я решила: чтоб не струсить, брала комсомольский билет, макнула в кровь раненого, положила себе в карманчик и застегнула. И вот сиим самым я отдала себе присягу, что обязана выдержать, самое основное – не струсить, потому что ежели я струшу в первом бою, то я теснее далее не ступлю шага. Меня отберут с передовой, вышлют в медсанбат. А я желала быть лишь на передовой, отомстить за свою кровь лично…»
«Бои томные. В рукопашной была... Это кошмар. Человек таковым делается... Это не для жителя нашей планеты... Бьют, колют штыком в животик, в глаз, душат за гортань друг дружку. Вой стоит, крик, стон... Никому не поверю, ежели произнесет, что ужасно не было. Вот немцы поднялись и идут, еще пять-десять минут и атака. Тебя начинает трясти... Но это до первого выстрела. А как услышишь команду, теснее ничего не помнишь, совместно со всеми поднимаешься и бегаешь. И тебе не ужасно. А вот на 2-ой день ты теснее не дремлешь, тебе теснее ужасно. Все вспоминаешь, все подробности, и до твоего сознания доходит, что тебя могли убить, и становится безумно ужасно. Сразу опосля атаки лучше не глядеть на личика, это какие-то совершенно иные личика, не такие, как у жителей нашей планеты. Я не могу выразить, что это такое. Кажется, что все чуть-чуть ненормальные. На их глядеть ужасно...»
читайте такжеСветлана Алексиевич: «Я пишу историю человечьих душ…»
«Мы шли в пришествие, чрезвычайно живо наступали. И выдохлись, обеспечение от нас отстало: кончились боеприпасы, вышли продукты, кухню и ту разбило снарядом. Третьи день посиживали на сухарях, языки все ободрали так, что не могли ними вертеть. Мою напарницу убили, я с новой шла на передовую. И вдруг видим, на «нейтралке» жеребенок. Такой благовидный, хвост у него пушистый... Гуляет себе безмятежно, как словно ничего нет, никакой войны. И немцы, слышим, зашумели, его узрели. Наши бойцы тоже переговариваются: «Уйдет. А супчик был бы...» «Из автомата на таком расстоянии не возьмешь...» «Снайперы идут. Они его на данный момент... Давай, девчата!..» Что делать?Я и поразмыслить не успела. Прицелилась и выстрелила. У жеребенка ноги подогнулись, упал на бок. И тоненько-тоненько, ветер принес, заржал. Это позже до меня дошло: для чего же я это сделала?Такой благовидный, а я его уничтожила, я его в суп!За спиной слышу, кто-то всхлипывает. Оглянулась, а это новая. «Чего ты?» «Жеребеночка ничтожно...» И полные глаза слез. «Ах-ах-ах, узкая натура!А мы все три дня голодные. Жалко потому, что еще никого не хоронила, не знаешь, что такое прошагать за день 30 км с полным снаряжением, да еще голодной. Сначала фрицев надобно выгнать, а позже переживать будем...» Смотрю на боец, они же вот лишь меня подзадоривали, вопили, просили. Никто на меня не глядит, словно не подмечает, каждый уткнулся и своим делом занимается. А мне что желаешь, то и делай. Хоть садись и плачь. Будто я живодерка какая-то, словно мне кого желаешь убить ничего не стоит. А я с юношества все живое обожала. У нас, я теснее в школу прогуливалась, скотина заболела, и ее прирезали. Я два дня вопила. Мама опасалась, чтоб чего же со мной не случилось, так вопила. А здесь – бац!– и пальнула по беспомощному жеребенку. Вечером несут нам ужин. Повара: «Ну, молодец снайпер... Сегодня мясо в котле есть...» Поставили нам котелки и отправь. А девчонки мои посиживают, к ужину не притрагиваются. Я сообразила, в чем дело, в слезы и из землянки... Девчонки за мной, стали меня в один глас успокаивать. Быстро расхватали свои котелки и давай есть... Вот как было...»
«Женщина на войне... Это что-то такое, о чем еще нет человечьих слов. Если мужчины видели даму на передовой, у их личика иными становились, даже звук дамского гласа их преобразовывал. Как-то ночкой я села около землянки и тихонько запела. Я мыслила, что все дремали, никто меня не слышит, а днем мне командир произнес: «Мы не дремали. Такая тоска по женскому гласу...» А 1-го танкиста перевязывала... Бой следует, грохот. Он спрашивает: «Девушка, как вас зовут?» Мне так дивно было произносить в этом грохоте, в этом страхе свое имя: «Оля...» Всегда я старалась быть подтянутой, не забывать, что я дама. И мне нередко разговаривали: «Господи, разве она была в бою, таковая чистенькая». Я помню, что чрезвычайно опасалась, что ежели меня уничтожат, то я буду неприглядно смотреться. Я видела много убитых девченок... Мне не хотелось так умереть. Другой разов прячешься от обстрела не столько мыслишь, чтоб тебя не уничтожило, как прячешь личико, чтоб не искалечило. Мне кажется, все наши девчонки так мыслили. А мужчины над нами смеялись, им это казалось смешным. Мол, не о погибели мыслят, а черт-те о чем...»
«Все у нас на данный момент восстановлено, все утопает в цветах, а я изнываю от недомогай, у меня и на данный момент не женское личико. Я не могу усмехаться, я каждодневно в стоне. За войну я так поменялась, что когда приехала домой, мама меня не выяснила. Мне проявили, где она жила, я подошла к двери, постучала. Ответили: «Да-да...» Я вошла, поздоровалась и разговариваю: «Пустите переночевать». Мама растапливала печь, а два моих младших братика посиживали на полу на куче соломы, нагие, нечего было одеть. Мама меня не выяснила и отвечает: «Пройдите дальше». Я еще прошусь: да как-нибудь. Мама разговаривает: «Вы видите, гражданочка, как мы живем?У нас и так сколько бойцы дремали. Пока не стемнело, пройдите дальше». Подхожу поближе к маме, она вновь: «Гражданочка, пройдите далее, пока не стемнело». Я наклоняюсь, обнимаю ее и произношу: « Мама-мамочка!» Тогда они все на меня как набросятся, как заревут... Я прошла чрезвычайно тяжкий путь. На нынешний день нет еще книжек и кинофильмов, чтоб сопоставить с тем, что я пережила».
читайте такжеСветлана Алексиевич: «Найти в человеке человека»
«Приехал супруг: «Что, Маруся, ты будешь в тылу посиживать?» «Нет, – разговариваю, – поедем». В это время организовывалась колонна особенного запаса для профилактики фронта. Мы с супругом просились туда. Муж был старшим машинистом, а я машинистом. Четыре года в теплушке ездили, и отпрыск совместно с нами. Он у меня за всю войну даже кошку не видел. Когда словил под Киевом кошку, наш состав ужасно бомбили, налетело 5 самолетов, а он обнял ее: «Кисанька, милая, как я рад, что я тебя увидел. Я не вижу никого, ну, посиди со мной. Дай я тебя поцелую». Ребенок. У малыша все обязано быть ребяческое... Сколько я провезла поездов на фронт?Вот считайте: один состав в день, в среднем выходит триста шестьдесят 5 составов в год. А за четыре года?Перемножьте – полторы тыщи составов получится. Мы с супругом везли на фронт чехословацкий корпус полковника Свободы. Нас постоянно бомбили, обстреливали из пулеметов. И стреляют-то по паровозу, им основное – убить машиниста, убить паровоз. Самолеты спускались низко и колотили по теплушке и по паровозу, а в теплушке мой отпрыск посиживает. Я больше всего опасалась за отпрыска, когда бомбили, брала его из теплушки с собой на паровоз. Схвачу его, прижму к сердечку: «Пусть уничтожат одним осколком». Разве так уничтожит?Поэтому, видно, и жива осталась».
«Седьмого июня у меня было счастье, была моя свадьба. Часть устроила нам великий праздничек. Мужа я знала издавна: он был капитан, командовал ротой. Мы с ним поклялись, ежели останемся жить, то поженимся опосля войны. Дали нам месяц отпуска... Мы поехал в Кинешму, это Ивановская область, к его родителям. Я ехала героиней, я никогда не мыслила, что так можнож встретить фронтовую даму. Мы же столько прошли, столько выручили матерям деток, женам мужей. И вдруг... Я выяснила оскорбление, я услышала огорчительные слова. До этого же не считая как: «сестричка родная», «сестричка дорогая» ничего иного не слышала. А я не какая-нибудь была, я была красивенькая, чистенькая. Сели вечерком пить чай, мама отвела отпрыска на кухню и вопит: «На ком ты женился?На фронтовой... У тебя же две младшие сестры. Кто их сейчас замуж возьмет?» И на данный момент, когда о этом вспоминаю, вопить охото. Представляете: привезла я пластиночку, чрезвычайно обожала ее. Там были такие слова: тебе положено по праву в самых популярных туфельках ходить... Это о фронтовой девушке. Я ее поставила, старшая сестра подошла и на моих очах разбила, дескать, у вас нет никаких прав. Они убили все мои фронтовые фото...»
«А из заключительных дней на войне вот что запомнилось. Едем мы – и вдруг откуда-то музыка. Скрипка... Вот в сей день для меня кончилась война, не в День Победы, когда все стреляли в небо, обнимались, целовались, а когда я скрипку услышала. Уже недельки две прошло, как произнесли, что Германия капитулировала, что победа. Это было такое волшебство: вдруг музыка. Я как пробудилась... Нам всем казалось, что опосля войны, опосля такового человеческого мучения, моря слез будет великолепная жизнь. Нам казалось, что все люди будут чрезвычайно благие, будут обожать друг дружку... Ведь у всех было такое большое горе. Оно нас братьями, сестрами сделало!Как мы ожидали сей день... День Победы. И он вправду был великолепен. Даже природа ощутила, что в человечьих душах творилось. Но люди?Когда я на данный момент вижу злобных жителей нашей планеты, вижу эгоистов, которые лишь для себя живут, я не могу понять: как это случилось, как это вышло?Я вспоминаю ту скрипку, ее узкий, ее слабый звук, как звук ребяческого гласа, и мое состояние тогда – как словно я от томного сна отошла. Как великолепен мир!Как великолепен человек!Вот тогда я о будущем в 1-ый разов поразмыслила. Мы все вдруг заговорили о будущем!О любви разговаривали. Хотелось обожать. И желая мы прошли грозную войну, мы все таки смогли родить благовидных деток... Вот что самое главное».
Фрагменты из книги Светланы Алексиевич «У войны не женское лицо»(Время, 2008).
читайте такжеСветлана Алексиевич «Время секонд хэнд»