Писатель — человек, согласитесь, необыкновенный. И родитель он необыкновенный. И дети у него необыкновенные.
Писательница Дина Рубина живет в Израиле практически 20 лет, а матерью остается чрезвычайно российской: любвеобильной и готовой ради деток на все. Впрочем, «мысль семейная» - как разов та тема, которую создатель романов «На солнечной стороне улицы», «Русская канарейка», «На Верхней Масловке» и другие. усердно избегает во всех интервью. Что ж, вправду, супруг Дины Ильиничны живописец Борис Карафелов, дочь Ева и отпрыск Дмитрий - это и есть ее собственная, приватная жизнь. Но Дина Рубина все-же приоткрыла свои взоры на воспитание деток и секрет брачного тандема.
— Дина Ильинична, у вас есть любимое выражение о детях?Типа «маленькие дети — малюсенькие бедки...» либо еще что-нибудь?
— Есть. Цитата из 1-го еврейского смешного рассказа: «Разве это дети?Это сволочи!»
— Ого!А что дотрагивается воспитания «сволочей»: вы веруете в семейные гены?Например, ежели у малыша мама писатель и папа живописец, он не обязан вырасти глупцом, вором-карманником либо интернациональным террористом?
— От воспитания практически ничего не зависит. Ну там, в платок сморкаться, даме пальто подавать — это да. С иной стороны, видала я и страшные «цветки», выросшие у благоприятных, любящих и примечательных жителей нашей планеты. А встречала и неповторимых личностей — мощных, целеустремленных, духовных — истинных, которые всего достигнули, чтоб доказать себе и окружающим, что папа-алкоголик — это еще не приговор. Давайте поверим в душу, которую еще до рождения мы получаем в дар, — либо наказание — от небес. Ничего другого просто не остается. Хотя, само собой, и наши гены отбросить мы никак не можем.
— Как вы увидели, в платок сморкаться тоже научить надобно, это тоже не так просто.
— Я вам расскажу, как воспитывал собственного внука наш друг, писатель Владимир Порудоминский. При поддержки 2-ух фраз: «Не скачи по диванчику — он новейший!» и «Не скачи по диванчику — он ветхий!» В доме у их, разумеете, стояли два дивана. Старый мог развалиться от дуновения губ, а новейший, само собой, ничтожно было... А я все Набокова вспоминаю, помните: «Балуйте деток, бога!Вы не разумеете, что предстоит им в жизни».
— А как в Израиле с баловством деток дело обстоит?
— В Израиле деток обожают страстно и балуют до неприличия. У меня есть целое эссе, которое так и начинается: «Израильские дети кошмарны».
— Детям писателей, наверняка, жутко везет: количеству сказок, для их умышленно сочиненных, можнож лишь позавидовать. Не так ли?
— Боюсь, что могу показаться монстром. Но, как видите, «беседовать» у прозаика в принципе малюсенько медли. Дети писательские постоянно несчастны, судьба у их таковая. Писательскому ребенку в детстве разговаривают: «я возьму тебя с собой, ежели всю дорогу ты будешь молчать».
А у моей подруги, знаменитой поэтессы, — разумная, сдержанная и вежливая дочь. Когда мама спрашивают, как удалось ей воспитать такую примечательную дочь, она отвечает: «Попустительство, потворство, потворство...»
Я и до сих пор уверена, что самая благодатная почва для вольного развития идеи и воображения — это неразговорчивое сосредоточение. Кроме того, я себя превосходно помнила. Мне в детстве лишь 1-го и было необходимо: чтоб эти суматошные докучливые взрослые закрыли рты, оставили меня в покое и дали помолчать. У меня в те годы — лет в 05.июн — была интенсивнейшая интеллектуальная жизнь. Такие миры разворачивались в головенке, такие фантастические миры. Честно разговаривая, ежедневная жизнь и воззрения о ней взрослых мне совершенно не были занимательны.
— Вы много писали о том, как почитает ваша дочь жареную картошку. Все осталось по-прежнему?
— Да уж, мы гастрономическими привязанностями не кидаемся. Только на данный момент ей картошку жарит ее супруг — меж иным, былой танкист.
— Кстати, о супругах. Можно пару слов о том, как вы познакомились с супругом?
— О, это целая история. Понимаете, в 24 года меня угораздило стать членом Союза писателей — самым юным в стране. Это было забавно. Я в то время еще «не изрослась», как говаривала моя бабушка, «из собственных идиотских штук». И когда приезжала в официальную и прохладную во всех смыслах — в отличие от моего Ташкента — Москву, часто провоцировала различные смешные и острые ситуации. Например, мне доставляло наслаждение разыгрывать вахтеров ЦДЛ — Центрального дома литераторов. В те годы — не то, что на данный момент — это было чрезвычайно приличное заведение, оплот русских писателей, трубадуров русской идеологии. Войти в дом — былой дворец князей Олсуфьевых, с прекрасным рестораном в известном дубовом зале, — вероятно было лишь по билету Союза писателей. Так что вахтеры в ЦДЛ были непревзойденно натасканы и с фуррором могли служить сторожевыми псами на колымской зоне.
А я щуплой была, совершенно несерьезной особенной, на вид подросткового возраста. И вот с восторженной физиономией провинциала я устремлялась мимо дежурной бабки в фойе...
Сразу же — как выстрел в спину — несся вопль:
— Сто-о-ой!!!Ку-у-уда?!
Я покорно сдавала назад, боязливо подходила к столу на входе.
— Эт куда, занимательно знать, ты так резво направилась, а?!
— Покушать... — докладывала я наивно. Я превосходная актриса. — Тут ведь... э-э-э... есть буфет, мне произнесли...
— Тут есть все!— отвечала всевластная бабка с ядовитой улыбочкой. — Только не для тебя.
— Э-э-э... почему?— искренне дивилась я.
— Да поэтому, что билет надобно иметь, билет, светло?
— Проездной?— уточняла я кротко.
— Ка-а-кой проездной, хосподи?! От, бестолочь, а!Билет!Союза!Писателей!Поняла?! Так... Давай, вульгарна отсюдова!Давай-давай, медли на тебя нету!
— А... так вы, может, имеете в виду... — здесь я принималась беспокойно и досконально обхлопывать свои кармашки.
Проходила минутка... две... Я доставала и роняла на пол платочек, кошелек, троллейбусные талоны. Когда, как мне казалось, пауза достигала кульминации, я в конце концов извлекала из заднего кармашка джинсов свещенный красноватый билет. Это, разумеете, был высочайший момент — когда старуха открывала красноватую книжечку в предвкушении аппетитного скандала. И упиралась в мою фотографию. Подлинный катарсис. Шекспир!Шиллер!
Я и на данный момент никогда не упускаю варианта поставить на место хама... Это моя «охота».
— Ну вы даете... Теперь я разумею, почему вы так любите гулкие блошиные рынки и умеете поторговаться!
— Так вот, единый разов меня пропустили в ЦДЛ без проверки. Это случилось в день знакомства с моим будущим супругом, Борисом. Я, узнав, что у него день рождения, предложила посидеть в ресторане ЦДЛ. Вот тогда нас пропустили не глядя — дело в том, что у Бориса, с его добропорядочной лысиной и окладистой бородой, теснее в то время была наружность классика. Вахтерша ни на мгновение не усомнилась в наличии у него свещенного писательского билета. Почтительно так кивнула... Ну а я уж бочком протырилась. Мало ли кого классики могли с собой привести из дамского пола... Между иным, мы до сих пор вспоминаем, что за 12 рублей наелись в тот день в ресторане известного дубового зала просто от брюха!А вокруг посиживали — это был особенный сбор — непрерывные знаменитости. Я наклонилась через стол и произнесла Борису:
— Обратите внимание, Боря: за столом направо посиживают такой-то, такой-то и такая-то. А за столом налево сходу 5 звезд, как на превосходном коньяке: такая-то, такая-то и такой-такой-такой...
Художник покорно повертел головой, посмотрел на меня своими блещущими коричневыми очами и произнес с мягеньким украинским укором: — А по-моему, мы с вами здесь самые красивые люди.
И за эти его слова я вышла за него замуж.
— Отлично!Дина Ильинична, а насчет... Уж простите, но у кого тогда спрашивать, ежели не у писателя. Что такое любовь?Особенно в браке...
— Тогда я вам расскажу историю. Нам было лет по 15, когда моя подруга, будучи на каникулах в Киеве, безоглядно влюбилась в мальчугана. И, возвратившись домой, обрушила на семью всю мощь данной нетерпеливой, сметающей все отрицания взрослых любви. Она желала безотлагательно уехать в Киев насовсем. Семью лихорадило, утром до вечера дама устраивала скандалы(я, очевидно, сопереживала ее неистовому чувству). И вот, помню, эпизод: очередной скандал меж влюбленной девченкой и ее восьмидесятилетним дедом, доктором, известным в городке доктором.
— Это любовь, любовь!— вопит моя подруга. — Ты ничего не разумеешь!
Дед щепетильно намазал повидло на кусок хлеба и безмятежно произнес:
— Дура, любовь — это годы, прожитые совместно.
Прошло 100 лет, а эта сцена перед моим мысленным взглядом настолько прозрачна и ясна, словно произошла минутку назад: залитая солнцем терраса, накрытый к завтраку стол и морщинистые руки ветхого доктора, безмятежно намазывающие десертным ножом горку повидла на ломоть хлеба.
В ту минутку я возмущенно поддерживала мою подругу всем сердечком. Сейчас время от времени смотрю на ее устаревшего супруга(совершенно другого мальчугана), на взрослую замужнюю дочь... и всем сердечком молча благодарю ее деда за те давние слова, брошенные вскользь на террасе, за завтраком...
— Брак, как знаменито, это компромисс. Поперву тяжело он достигался?А на данный момент как?
— Мы два благородны, в том смысле, что не считаемся забитыми гвоздями и сваренными борщами и очень заняты каждый своим делом. Это самый лучший рецепт для безмятежной домашней жизни. Поначалу, окончательно, сердит, что человек, к которому ты обращаешься, готов тебя слушать, лишь ежели в этот момент не мыслит о том, как соединить стронциановую желтоватую в некоторый смеси. С годами учишься разграничивать собственную жизнь и творчество, время работать и время приникнуть друг к другу.
— С супругом посещают, пардон, свары?По каким почаще причинам?
— Почему же пардон?Хорошая размолвка — движок прогресса, движок данной ветхой колымаги под заглавием «брак». Чем яснее размолвка, чем яснее ее сюжет, тем признательней примирение. Это как морские приливы и отливы. Без этого невероятно и скучновато. По каким причинам?Да по хоть каким — у меня нрав разнородный, изобретательный, мы не бедные.
— Жена — это звучит горделиво?Или для писателя глажка-стирка-штамп в паспорте — спуск на богопротивную землю?
— Смотря на каком приборе супруга звучит. На флейте либо, может, на скрипочке она звучит и горделиво и изящно... но собственно я в домашней жизни звучу необыкновенно на ударных, при этом не духовых, а медных.
— Вы зарекались когда-нибудь супругу в постоянной любви, верности... и еще в чем-то там?Исключая бракосочетальные учреждения.
— Во-первых, по Библии, присяга — это грех, во-2-х, зарекаться я могу лишь за рулем, и то лишь в том, что на данный момент обгоню этого гада и покажу ему, что с ним надобно сделать... Что дотрагивается супруга... Слушайте, у нас обоих отличное чувство юмора и работа такового сорта, которая просит целодневного безмолвия. И ежели, будучи в браке 3-ий десяток лет, мы предпочитаем ездить повсюду совместно, то это и есть необыкновенная... ну, не присяга, но гарантия... ну, не постоянной, но прижизненной... ну... любви, да.
— Вернемся же к детям. Вы как-то разговаривали: чтоб дети стали писателями — Боже упаси. Почему же?Что в этом такового?
— А мой папа-художник восклицал: «Женщина-скульптор(у меня были превосходные возможности, я лепила)?!Через мой труп!» Очевидно, хоть какому мастеровому человеку, прошедшему в собственной профессии некоторый путь, он кажется самым сложным. Детей все таки охото уберечь. Так что отпрыск у меня работает в большом торгашеском центре — менеджером по продажам, а дочь обучается на археолога.
— Кстати, как проходил переходный возраст у ваших дочки и отпрыска?
— Нормально, кошмарно — все методом. У отпрыска(ему 33 года)переходный возраст начался в минутку рождения и до сих пор продолжается. У дочери он проявляется в самые томные(мои)минутки жизни. Для того чтоб я не занималась белибердой(собой, к примеру), а в конце концов направила внимание на малыша.
— А что было с чтением в их детстве?Много ли читали либо вам приходилось убеждать, принуждать?
— Да, это было бедствие. Я постоянно обязана была поставлять какие-то новейшие книги. Сын дислектик(дислексия — нарушение чтения. — Ред.), чрезвычайно странноватый: выучился читать чрезвычайно рано, читал много, в детстве показывал прекрасный «аппарат говорения»... Но пишет до сих пор с трудом и со ужасными оплошностями.
Дочь читает чрезвычайно много, но — увы!— не на нашем с вами языке. Недавно у нас дома снимали документальный кинофильм обо мне, подвернулась Ева — и ее спросили, читает ли она мамины книги. Девушка воспитанно улыбнулась и произнесла: «Могу... но это чрезвычайно невыносимый процесс». Вся съемочная группа дружно грохнула со хохоту.
— Ваша дочь, знаю, не так давно вышла замуж. Вы превосходная теща?
— Лучшая на свете, уверяю вас. Никогда не вламываюсь в жизнь деток, никогда не задаю идиотских и некорректных вопросцев. Один лишь задаю: «Деньги необходимы?» И вообщем, мой лозунг — бери все и отстань. Ну разве это не эталон тещи?
Есть таковая примечательная еврейская пословица: «Детям надобно предоставлять теплыми руками». Понимаете?Не в наследство оставлять, а отдавать и отдавать. И я имею в виду не совершенно лишь материальные радости. Вот звонит мне из института дочь, просит: мам, ты не сможешь отобрать меня?И я подпрыгиваю в машинку и мчусь ее забирать. Моя мама ворчит: великая девченка, может добраться на автобусе, ничего, не развалилась бы... Отрывать от работы мама, которая и так за компом весь день... А я с наслаждением пищу. Руль кручу, напеваю... Мне в удовлетворенность. И руки мои теплы.
Беседовала - Вера Копылова