Еще один отрывок из книги "Когда я родился, тебя не было, мама!" отвечает на важные вопросы усыновления. Как рассказать приемному ребенку о его происхождении? Может ли приемный родитель стать родным малышу, взятому из дома ребенка?
Первый раз о том, что он не кровный, а приемный, я рассказала Алешке, когда он учился в первом классе. И, как оказалось, сделала это очень вовремя. Буквально несколько недель спустя он пришел с прогулки с вопросом: "А почему Димка говорит, что я из приюта? Он что ли дурак?" Димка — сын соседей, переехавших в наш дом с Дальнего Востока к своей престарелой матери. Видимо, среди вороха новостей, рассказов о том, что случилось за годы их отсутствия, всплыла и информация обо мне.
Прошло два-три месяца, и уже во дворе нашей бабушки Алешке задал тот же вопрос мальчик из соседнего дома, с которым сын играл, когда приезжал туда на выходные. Я объяснила, что приют — это дом, где живут дети, убежавшие от плохих родителей. Мамы и папы пьют, бьют своих сыночков и дочерей, не дают им кушать, не покупают игрушек. А я взяла Алешку в Доме ребенка, куда из роддома привозят тех, кого хотят усыновить. Есть мамы, которые не могут сами родить ребеночка, как же им жить совсем одним? А есть мамы, у которых детей уже много и денег на еду не хватает. Вот они и договариваются с врачами, что их ребеночка возьмет новая мама.
Я же твоя мама, убеждала я Алешку, ты мой сын, только я тебя в животике не носила. Этот аргумент я повторяла всегда. В конце концов, уже взрослым, сын как-то сказал с иронией: "Мать, сознайся, я — из пробирки!".
Вообще, чувство иронии нам здорово помогало. Со временем мы научились не драматизировать факт усыновления. Алешка, например, говорил: "Все матери как матери, а ты как не родная", — это если надо чего-то выпросить. Мне кажется, чем чаще мы обсуждали эту тему, тем проще относился к ней Алешка. Но это пришло с годами. Вначале же он очень переживал.
Помню однажды, классе во втором, закомплексованный учительницей и постоянно пристающий ко мне с вопросом: "Ты меня любишь?", он сам заговорил на тему: "А почему ты выбрала именно меня?" В который раз стала говорить о том, что он был самым лучшим, симпатичным, веселым, сразу забрался ко мне на руки и обнял меня. Я говорила о том, что это так здорово, что мы вместе, что никого кроме него я не смогла бы полюбить так же. А Алешка вдруг заревел: "Нет. Я очень плохой. Потому что мамочка и папочка бросили меня".
В тот раз я свела разговор к тому, что многие мужчины даже не знают, что у них есть ребенок. Говорила о том, что они приезжают в командировки или в отпуск, знакомятся с женщинами, говорят, что женятся на них, а потом уезжают, и никто не сообщает им, что родился сын или дочь. Алешка успокоился, а потом неожиданно для меня сделал вывод: "Я никогда не оставлю своих детей".
Сейчас другое время. О приемных семьях много пишут, говорят, и это хорошо. Чем проще — естественнее — общество станет относиться к этому, тем меньше трагедий будет у приемных детей. В других странах никто не скрывает, что ребенок — приемный. Многие знаменитости берут детей, говорят об этом в интервью, а дети относятся к этому вполне нормально. Наше же отношение — как к некой постыдной тайне — приводило, в том числе, и к самоубийствам. Ребенок, лет в 14 или 16 узнав, что родители — не родные, лезет в петлю, потому что считает, будто его все эти годы обманывали. Со свойственным этому возрасту максимализмом он думает, что его не считали за человека, раз не говорили правды. Мир рушится, и поди докажи, что хотели как лучше.
Я не умею врать вообще — ни в большом, ни в малом. Так что с Алешкой мне было проще жить без обмана. Как оказалось, и его устроила именно правда. Я для него — непререкаемый авторитет, он привык мне верить, это проявляется, например, в том, что он доверяет мне свои проблемы, зная, что я помогу ему их решить. Это доверие дороже всего, ему не страшно отсутствие кровного родства. Куда трагичнее отсутствие душевной близости с родным человеком.
Однако понимать и чувствовать друг друга мы научились не сразу. Первое время Алешка был неуправляем, ничего не понимал, совершенно меня не слушался. Позднее уже, много времени спустя, я поняла, что такой была его реакция на резкие перемены в жизни. Наверное, он находился в состоянии глубокого стресса. И в тот период мне бы здорово помогли консультации психолога, возможно даже — коррекция поведения. Но невропатолог прописывал только успокаивающие микстуры, я же до всего доходила методом проб и ошибок.
Весь первый год Алешка болел — бронхит сменяло ОРЗ, потом снова начинался кашель, потом начинало течь из носа... Я решила, что все наши беды от того, что в доме ребенка у малышни не было контактов с окружающим миром, а следовательно, они не соприкасались с микробами, инфекциями. После достаточно стерильного существования организм охотно шел на контакт с любой заразой. Так на изменения в своей жизни Алешка реагировал на уровне организма.
Додуматься до того, что должна быть и психологическая реакция, помешала элементарная замотанность. Появление ребенка резко изменило и мою жизнь, я многого не успевала, копились долги на работе, выходные пролетали как один миг, но дел не становилось меньше. Однажды, спустя, наверное, уже полгода, ранним утром в субботу Алешка разбудил меня, а я плохо спала все эти месяцы, недосыпала, мне трудно было открыть глаза, но я встала, начала кормить его. Он капризничал, не слушался, вредничал.
И я сорвалась. Села в кресло посередине комнаты и зарыдала в голос. Мне казалось, что никогда я не смогу ладить с ним, ничего у меня не получится. Этот ребенок — чужой, и чужим останется для меня. Я переоценила свои силы, мне этого не надо...
Я сидела и ревела, и вдруг Алешка подошел ко мне, забрался на колени, обнял и... заплакал вместе со мной. Он прижимался ко мне, гладил меня по голове и сквозь слезы повторял: "Мамочка, не плачь, мамочка, милая..." Он жалел меня! И он понимал мое состояние!
Именно с этого момента мы стали родными. А вскоре, буквально через несколько дней, я проснулась ночью от того, что Алешка стоял у изголовья дивана, плакал и тихо звал меня: "Мамочка..." Я повернула голову — рядом никого не было. Встала, подошла к его кроватке, и в этот миг он заплакал во сне. Как оказалось, он заболел. И я почувствовала, что ему стало плохо, за мгновение до того, как он среагировал на высокую температуру сам. У меня появилась с ним связь на уровне подсознания — как у всех матерей со своими детьми!
Авторская статья