Рассказ был прислан на конкурс «Лучший день в жизни».
Полночи не спалось. Бабочка по комнате летала. Этой весной истиннее нашествие бабочек, а комаров нет до сих пор, желая им, наверняка, проще проникнуть… Бабочек не трогаем. Символ души, лишь не помню в которой конкретно мифологии. Зачастили ко мне души, которым тоже не спится. Мысленно в странствие эту пригласил. Подумал, но не пройтись ли немножко по дорогам?Вспомнить разные-разные дороги, по которым прогуливался, да и дорожки, ежели и они в памяти остались…
Почему бы и нет?
Просто с ими общаться, с бабочками, практически также как с тучами — мысленно разговариваешь: «Мисс Бабочка, не могла бы ты притихнуть?Присесть, отдохнуть, так как чрезвычайно звучно для ночного насекомого летаешь!Не шурши!Давай, ты попробуешь настроиться на мои идеи, а я тебе про дороги расскажу».
И ежели затихает она, пусть не сходу, а секунд через 20, то можнож сказать: «Спасибо, Мисс, за понимание. Слушай!»
…Первая дорога была безграничной, как Китайская стенка, о существовании которой я еще не знал. Маленьким был, 5 лет еще не исполнилось. Дед с отцом землянику приносили из леса, и мне чрезвычайно хотелось в истинном лесу побывать. Меня не брали, разговаривали — в парке погуляем, а я противился, так как теснее нагулялся там. Я требовал, чтоб меня брали в самую заросшую чащу. Мне хотелось поглядеть на истинных волков и медведей, мне казалось,
что лес обязан быть таковым, как его живописуют в ребяческих книгах. Все звери там вольные, и никаких клеток.
Знаешь, Мисс, я вот пробую на данный момент вспомнить, как обстояло дело с лешими?Да, веровал ли я тогда в леших, водяных и прочую нечисть?Пытаюсь, пробую, не могу… Получается, что не веровал, но заместо леших возникает в памяти какое-то темное пятнышко, не знаю, с чем его сопоставить, разумеешь?Силуэт, сгусток, не подберу наименования, но ужас это вызывало истинный. Где я с ним встречался?Не помню, но вот оно, черт его дери, выплывает из воспоминаний, но не так и ужасно, да?Мы здесь вдвоем, да?Это означает, что и ужас этот на две половинки разделился. Мне стр, а тебе — ах… Или напротив?Не исключаю, что ужас этот из чрезвычайно ранешнего юношества, когда, по словам матери, я чуток не погиб от пневмонии. Бабочка моя!Уже забавно, так?Почти умереть, это, наверняка, как практически забеременеть. Но ловка остается, зачем-то… Нужный кому-то характерный знак. Напоминание. Помнишь, как ужасно было?Когда чуток не погиб?Эй, ты, Черное пятнышко, иди сюда!Будь рядом с сиим парнем, чтоб не забывал
или не забывался.
Прости, Мисс, ты опять по комнате разлеталась. Я ведь про дороги обещал, а забрел в чащу какую-то
подсознательную. Боль от уколов в священнику четырехмесячную ощутил, совершенно неожиданно…
Я требовал.
И меня брали в лес.
«Все по-настоящему?» — спросил я папу.
«Да. Только не ныть там!» — ответил он.
Я к игрушкам, фляжку ребяческую отыскал, из белоснежной пластика, на красноватом шнурке. Компас чрезвычайно длинно отыскивал. Клянчил ножик, но мне его не дали. Не требовал, в 1-ый разов и без ножика можнож.
Заснул сходу!Сейчас бы так, да не выходит.
Разбудили меня в 6 утра. Я умышленно помылся прохладной водой. Так грознее, ведь мы в лес пойдем!
На улице — не по привычке прохладно, солнца не видно — в облаках небо. Зябко, зеваю. На мне свитер, трико(Мисс, так гадко тогда спортивные брюки именовали)и голубые резиновые сапоги. И идти я стараюсь чуток ли не строевым шагом, как боец. Фляжка через плечо. Мама желала компота налить, но я отказался. Очень горделиво отказался. Только воду. Солдаты не пьют компот!Он для девченок.
Интересно!Дома ранешным днем кажутся неизвестными. Редкая машинка дивит, будто что-то новое увидел. Потому что тихо-тихо вокруг, как на данный момент.
И вот он — лес. И дорога, широкая, грунтовая, лишь тогда я слова «грунтовая» не знал. Никакого асфальта.
Идем-идем-идем.
Я по граням смотрю. Если лужу вижу, то в нее сворачиваю, чтоб прошлепать, потому что… Сапоги теснее грязные, а брюки еще — незапятнанные. А они схожими обязаны быть!Мисс, ты не заскучала?Поверь, я сам не знаю, почему я так мыслил, но ведь мыслил, точно помню!Про сапоги и брюки. И про то, что желанно разорвать эти брюки, чтоб все взаправду было, ведь мы в истинный лес идем, но не в некий там зоопарк. Ссадины тоже обязательны, кстати!
Говорил им: «Мы теснее пришли!Почему мы в лес не заходим?»
Мне отвечали: «Здесь нет земляники!»
«Откуда вы понимаете?»
«Знаем!»
«А волки здесь есть?»
«Нет».
«А там будут?»
«Не знаем!»
Долго шли по великий дороге, позже свернули на малюсенькую, совершенно лесную, на которой луж было больше, и лягушки возникли, и какая-то сероватая птица промелькнула пятнышком. Воздух поменялся, насыщеннее стал. И бабочки, на тебя, Мисс, схожие, взлетали, ежели я палкой по кустикам колотил. Прости, а?Просто… Скучно столько медли идти, и ничего, о чем выдумывал, не узреть. Да не палка это была, а ветка великая, потому что комары теснее пробудились, а я вытерпел храбро(превосходное слово, а?), лишь увидел, что и дед веткой машет, и отец… Сдался. Разочаровался немножко, как по другому?Вот он лес — справа, слева… Ты будто в нем, и сходу — на дороге.
Наконец свернули. В лес!
Облака к тому медли пропали, а солнца стало до духоты много.
Я увидел землянику, здесь же, как первооткрыватель, заорал: «Вот она!Вот!Пришли!» Ага, Мисс, мне произнесли, чтоб не вопил, а то придут волки, а земляники здесь малюсенько, потому надобно идти далее, пробираясь через крапиву, кустики и поваленные, заросшие мхом деревья.
«Ты не утомился?»
«Нет!»
Какое там утомился?Успевал попутно козявок-гусениц в специальную коробочку собирать. Снова прости, Мисс!Но они, другими словами вы, другими словами, прости, но такие занимательные!И комары не замечаются, когда пытаешься отыскать кого-чего-нибудь.
Поляна. Земляничная!Присели. Попили. Они чай, я — воду. Они закурили, я нюхал дым. Да, вредоносно, но ведь и приятно почему-либо?Хороший запах табака, Мисс.
У папы в рюкзаке две великие банки, у деда — три малюсенькие. О собственном собственном рюкзаке я лишь вчера грезить начал. Не успел выклянчить. Папа брал малюсенькую банку, и дед тоже, а я закапризничал. Психологически проще собирать в малюсенькую, а позже пересыпать в великую. А ежели сходу в трехлитровую, то время останавливается… Она постоянно на дне, эта земляника. Ее просто невероятно насобирать в достаточном количестве. Признаться в этом постыдно, остается лишь глядеть, как у их наполняются малюсенькие емкости, и они ее — бах!В великую!И сходу итог виден. А я кидаю ягодки, кидаю, а толку… Жарко в свитере, но не снять, ведь комары… ужаснее волков!Скоро и слепни прилетели, это было мое 1-ое в жизни знакомство с ними… Дед научил шуточке — ежели словить слепня, эту громадную кровососущую муху, наплевать ей в глаза хорошо, а позже отпустить, то, будто с разума сходит!Не знает куда лететь, не видит!Я представлял, что снутри слепней посиживают малюсенькие летчики-фашисты, и плевал на стекла их самолетов, и они взлетали свечкой вверх, либо врезались в деревья… Про ягоды я пренебрегал. Я вел неравный бой с насекомыми!Все стало неинтересным, Мисс… Нет ни волков, ни медведей. Только жгучее солнце, комары и слепни. И некуда бегать.
«Ты ведь обещал не ныть».
И… стараюсь не ныть. Молча маюсь. Но выходит плохо. То и дело ною, разговариваю, что никогда больше не стану быть эту дурную землянику. Пытаюсь, одним словом, браниться, но через жару просачивается:
«Ты ведь обещал не ныть».
И я опять не ною, какое-то время.
Знаешь, Бабочка, а ведь они собрали полные банки. Не по другому им леший посодействовал. Я не сообразил, как это вышло, но смотрю — вот они, банки, стоят в травке, до краев, невесомая прозрачно-зеленая тля гуляет по ягодам. Как им это удалось?
Дед сверток из рюкзака достал, развернул, а там — сало и хлеб. А я сало в детстве и из колбасы выковыривал, не знаю почему, Мисс, невкусным оно казалось. К тому же здесь оно подтаявшее было, досадное на вид. Хлеб пожевал. Батона бы, с компотом, но… Нет!!!Для девченок. Все верно, жую темный хлеб. Сурово!Но запиваю чаем, потому что вода чрезвычайно теплой стала, невкусной.
На обратном пути я чрезвычайно плохо себя вел. До великий дороги я вытерпел изо всех сил. Фляжка казалась тяжеленной, я вылил из нее воду. Мне дали чаю. Я, Мисс, как-то не поразмыслил, и допил его, разумеешь?Совсем допил. А меня не приостановили. Не прогуливался я настолько не мало своими ногами, вот в чем беда. Они будто не мои стали. Неподъемные. Я попросился на руки. А папа поглядел так, будто взвешивал что-то, и отказал мне в этом. И дед отказался брать меня на руки.
Я обругал их всеми ругательствами, которые знал к тому медли!Странно, но матерных слов я тогда не знал, а знал бы, и матерными бы обругал. Потому что… Я был в унынии, Мисс, я не мог идти.
«Я не могу идти!Аааааааа!» — Я разревелся по-настоящему.
«Тогда тебе придется остаться здесь», — произнес папа.
Такое было ужасно слышать от отца. Как остаться?До ночи?Навсегда?А как волки?
А они отправь вперед. И я ощутил полное уныние. Безнадежное. И побежал, когда они скрылись за поворотом. Посмотрел направо-налево, волков не увидел, но что-то подстегнуло меня так, что побежал!Несмотря на сапоги, облепленные высохшей тиною.
Они!
Обманщики!
Они не желали уйти. Они посиживали на обочине, курили, и о чем-то разговаривали.
Они ожидали меня.
Я… От пережитого я все пренебрегал, и что чая нет, и попросил пить… У меня от испуга пересохло гортань.
«Ты все опьянел. Терпи, мы тоже желаем пить».
Я не помню, как дошел до городка. Но помню, что я отстал от их, подошел к заросшей тиной луже, лег на землю, и сделал пару глотков. Пару таковых кайфовых глотков из лужи!Я бы и больше опьянел, Мисс, но увидел малюсеньких головастиков, и ужаснулся, что проглочу одного…
Было мне Мисс, тогда около 5 лет.
А на данный момент я ощущаю, что усну… Я желал про различные дороги тебе рассказать… Про счастливые, по которым летишь, как на мотоцикле… Про грустные и грустные… ах… Эта… может и скучноватой тебе покажется, но она первой была, разумеешь?Я ее первой запомнил, а это, Мисс, важно… Э… Ты это, прилетай… про иные расскажу… Могу про страшные… У меня еще есть истории для тебя, про дороги… Дороги… Пока, Мисс…