Людовик Мелкотравчатый. Почему у власти зачастую оказываются вполне заурядные люди

Откуда берутся короли, фюреры, патриархи и завскладами. Все о природе власти для начинающих владык Галактики.

Текст: Тата Олейник

Принято считать, что из всех животных человек больше всего схож на шимпанзе. Человек — да. Но общество жителей нашей планеты при всем этом совсем не схоже на обезьянник. Если отыскивать населению земли двойника в животном мире — мы неминуемо уткнемся носом в муравейник.

Потому что человеческое общество по своей структуре точно так же иерархично, кастово, функционально, производительно, и прочая и прочая.

И люди, и муравьи выучились творить единичное целое из группы особей собственного вида — над­организм, который дозволяет клеточкам собственного тела быть обособленными, без помощи других движущимися и индивидуально действующими, но при всем этом клеточки все одинаково работают сообща, подчиняясь импульсам из нервных узлов.

Другие групповые животные могут жить стадами, сворами и косяками, даже иметь фаворитов и что-то типа классов и профессий. Но здесь они здорово отстают от истинных гениев кооперации: нас, пчел, муравьев и прочих термитов.

И основой основ таковой кооперации является она, власть. Состояние, при котором одна особь должна покоряться иной особи.

Штука, надобно сказать, тоже неповторимая для животного мира.

Нулевая власть альф

Цари постоянно обожали символизировать себя животными. Львами, соколами и слонами. Образ мощного самца, перед которым склоняются все остальные, намертво укреплен в нашем сознании. И биологи в свое время подтвердили это представление, выявив у множества видов иерархию — от альф до забитых эпсилонов.

Но в дальнейшем стали выясняться занимательные вещи. Наблюдая за поведением альф у собак, пингвинов, горилл, мы обязаны признать, что властью в человеческом ее понимании они практически не располагают. Отогнать слабака от самки либо от пищи ( и то с переменным фуррором)— это практически потолок для хоть какого короля животного мира. Роль дозорных, сигнализирующих о появлении врага, по большой доли выполняют низкоранговые особи. Надзор за поведением молодняка традиционно лежит на ветхих самках. Альфа изредка вмешивается в дела окружающих, лишь наказывает за неподобающее поведение по отношению к себе практически. У млекопитающих роль альф традиционно сводится к оплодотворению наибольшего количества самок да к отбиранию еды у того, кто послабее.

Более того, даже в групповой охоте и боях — к примеру, у шимпанзе и павианов — альфы реже всех других принимают роль в схватках, они традиционно находятся в самой середине группы, рядом с самками. А дерутся в основном молодняк и беты-гаммы всякие.

И теснее тем паче альфы практически неспособны вынудить подчиненных особей что-то делать. Они могут пресечь событие нежелаемое, но не могут обеспечить исполнение события желанного. Патриарх-гамадрил может гонять иных от кормушки, но ему изредка удается простимулировать иную особь сбегать к кормушке и принести ему винограда.

Так что большая часть альф животного мира не являются властителями в нашем понимании. Это лишь особи, которым удается лучше других плодиться и обеспечивать свою сохранность.

Тем не наименее образ властителя — мощного, могучего, свергающего недругов и окруженного великолепными дамами — глубоко укоренен в сознании жителя нашей планеты.

Добрые повелители

Другой вид властителей мы видим у животных, которые практикуют так именуемую непрямую реципрокность — альтруизм мощных по отношению к слабым. Вот пример, приводимый биологом Александром Марковым в его лекции «Эволюционные корешки блага и зла»: «Арабские сероватые дрозды живут колониями, совместно выращивают птенцов. У них есть часовые, которые посиживают на вершинах деревьев и следят, не покажется ли хищник. У них принято подкармливать друг дружку, подсоблять друг другу таковым образом. Самцы подсобляют самкам беспокоиться о птенцах. В общем, таковой соц стиль жизни. И оказалось, что у этих дроздов лишь высокоранговые самцы имеют право подкармливать иных самцов. Если низкоранговый самец попробует накормить более старшего собственного сородича, он, быстрее всего, получит взбучку: это нарушение субординации. То есть эти публичные птицы соперничают за право совершить благой поступок».

Человек тоже относится к таким высокоальтруистичным видам. Помощь слабеньким для нас постоянно является признаком силы, милостыня нас унижает, и вождь в нашем понимании обязан быть заступником сирых и убогих.

В идеале. На практике же мы сплошь и рядом видим на вершинах человечьих пирамид непременно ожесточенных типов, которые непринужденно повелевают колотить палками по голове калек, деток и нищих, не вызывая в обществе ни мельчайшего протеста ( у серых арабских дроздов таковой владыка полетел бы с верхней ветки, не успев и кукарекнуть напоследок).

Запомним этот момент и пойдем далее.

Запах власти

Королевы пчел и муравьев не бегут по ульям либо муравейникам, требуя, чтоб все безотлагательно кидали пить мед и принимались за работу. Своими подданными королевы правят при поддержки химии: они генерируют разные летучие соединения, регулирующие работу колонии. По собственным распоряжениям королевы обыденные особи могут убить какое-то количество излишней молоди, выкормить молодую матку, вышвырнуть из дома зажившихся трутней, запасти больше белка и тому сходственное. Матке при всем этом не надо взвешивать свои решения: она меняет химсостав выделений так же природно, как ты потеешь при жаре либо покрываешься мурашками при возбуждении. Ее организм реагирует на сигналы — соответствующая смесь вырабатывается, а вокруг королевы постоянно полным-полно придворных, тыкающихся в нее головой и передающих ароматную информацию иным особям.

У человека все происходит точно так же. Правда, заместо молекул аромата у нас с верхов к низам передаются слова и тексты. Но у человека и муравья есть одно громадное отличие. Нет, дело не в количестве ног, это как разов дело десятое. Самое основное — то, что муравьиная матка постоянно непременно легитимна. Она мама, сестра, бабка и праматерь всего племени. Она даже не схожа на рядового муравья ни снаружи, ни анатомически. Ни у одного муравья не может появиться и мысли о том, что заместо законной королевы им правит муравей-самозванец.

Таким образом, человек является единственным созданием на планете, которому вправду нужен властитель и у которого этого властителя от природы нет.

Перед населением земли стоят задачки как перед коллективным видом, но био наше устройство рассчитано на животных-индивидуалистов, которые преотлично могут жить без короля. Нам необходимо строить мосты и ракеты, биться с армиями недругов и развивать экономику и при этом самим выискать себе правителей, заместо того чтоб вытаскивать их готовыми из королевских ячеек — со посохом в лапке и нечеловеческой мудростью в генокоде.

Поэтому способы, которыми выбираются правители, очень разны в разных культурах и эпохах, и сплошь и рядом их эффективность очень мала.

И главнейшей функцией властителя у нас является не забота о благе народа, а доказательство своей легитимности. А для этого приходится идти на всякие ухищрения.

Высокий трон

Если бы создатель данной статьи был мучителем и диктатором, то в подвластной стране высоким указом было бы воспрещено располагать телеки и радиоточки ниже чем в двух метрах от пола. Потому что подданным необходимо задирать голову, чтоб слышать глас выше и лицезреть солнцеподобный лик, по другому никакого поклонения в людишках не разовьется.

Еще Конрад Лоренц обрисовывал опыты, при которых свежепойманных воробьев располагали в клетках, расположенных на различных уровнях, при всем этом фаворита своры и высокоранговых самцов селили на нижние этажи, а всяких общипанных парий помещали в клетки наверху. Птицы при всем этом могли созидать друг дружку. Спустя несколько недель стаю издавали в вольер, и какое-то время низкоранговые «верхние» особи воспользовались там правами фаворитов, в то время как былые альфы кротко прыгали по нижним веточкам, опасаясь пикнуть.

А все дело в том, что мы ( и воробьи, да и большая часть иных животных)относимся к видам, которые в протяжении миллионов лет обучались расценивать хоть какого визави по росту. Все, что выше тебя, может представлять опасность. И при виде по-настоящему высочайшего соперника необходимо безотлагательно свернуться в комочек, скукожиться и не отсвечивать, чтоб он оценил твою покорность и безобидность и, зевнув, прошел мимо.

Поэтому подданные стоят на коленях, падают ниц и сутулятся, втягивая голову в плечи, в то время как владыка восседает на высочайшем троне.

Поэтому к человеку на трибуне постоянно будет больше доверия, даже ежели он несет полную белиберду, чем к человеку, выкрикивающему снизу мудрые вещи. А если ты на презентации будешь стоять ( либо нередко вставать), твоя речь будет восприниматься сидячими с большим доверием.

И потому тераны так обожают громадные собственные скульптуры — что Хаммурапи, что Сапармурат Ниязов, что десятиметровый Сталин. Это великолепный метод излишний разов намекнуть прохожим, что данной государством верховодит Великий Человечище.

Придворные папарацци принуждены извращаться всеми вероятными методами, чтоб натянуть господине пару излишних сантимет­ров. И, окончательно, желанно не подпускать к нему людей ( необыкновенно дам), рост которых больше м. семидесяти. А когда всякие заокеанские супостаты избирают себе в президенты двухметровых верзил — это вообщем подрыв основ суверенной державы и гадство.

Признаки господа

Чтобы доказать безусловную легитимность главаря, постоянно привлекался весь арсенал животного мира. Царь находится на возвышении, одет в странные, пышноватые и невероятно трудные одежды. Он кидает средства и хлеб в толпу нищих. На голове у него золотой горшок, призванный прирастить его рост. Перед ним нельзя стоять. На него нельзя кидать тень. Никто не обязан слышать его глас, а то вдруг он закашляется и будет точь-в-точь как мы. Он постоянно окружен сонмом придворных. Его прикосновение врачует золотуху. Под его ногами растут злаки, мановением руки он вызывает дождик. А в туалет он не прогуливается никогда.

Вера в сакральность короля очень уп­рощает жизнь подданному, потому что король — от господа, он невозможно мудр и все знает лучше тебя. Так что дои свою козу и ни о чем не волнуйся.

Поэтому на хоть какого короля здесь же навешивалась система наитруднейших табу, придававших ему загадочности и божественности, но очень затруднявших его, короля, функционирование. Китайский правитель XVI века, скажем, за день обязан был выполнить до сорока ритуальных церемоний. Неудивительно, что, пока отпрыск неба совершал жертвенные возлияния, смотреть за всякими мелочами типа военной политики и экономики приходилось министрам. И даже там, где короли были поразумнее и пытались перекинуть сакральные функции на верховных жрецов, они все одинаково оставались спутаны по рукам и ногам своим священным происхождением, которое необходимо было подтверждать каждодневно и ежечасно.

Лишь в моменты суровых публичных пертурбаций, при изменении всей социальной структуры жизни юные короли либо захватчики могли на самом деле как-то влиять на окружающую реальность. Но королевства рушились, империи успокаивались, и потомки Александров, Петров и Чингисханов опять сгибались под тяжестью золотых горшков.

Эффект худшего главаря

Еще семьдесят лет назад Конрад Лоренц, исследуя поведение голубей, с изумлением увидел, что заводилой в стае нередко становился совсем не самый мощный голубь. Сильные птицы традиционно изредка вступали в схватки, потому что вероятные соперники уступали им дорогу. Кроме того, мощные птицы изредка проявляли злость по отношению к слабым, потому что изредка испытывали главнейшую для злости эмоцию — ужас. Зато нередко в стае возникал агрессивно-нервный недомерок, который делал ставку на задирание вообщем всех вокруг, даже самок. Недостаток сил таковой гамма-лидер воздаёт приставучестью, назойливостью и страстной готовностью шпынять слабейших по хоть какому предлогу. И обычно такое поведение вознаграждалось тем, что перед забиякой, шествовавшим к кормушке, расступались все, даже мощные птицы предпочитали не попадаться излишний разов у него на пути.

Это сильно не совпадало с господствовавшим тогда убеждением, что вожак своры — постоянно самая могучая особь, милосердо относящаяся к низшим «по званию». Теперь теснее знаменито, что в животном мире появление таковых задир-вожаков происходит сплошь и рядом, и ситуация выравнивается лишь тогда, когда их потомство, унаследовавшее папенькины черты, начинает драться меж собой. В этом случае безмятежные здоровяки, избегающие излишних схваток, вновь начинают лидировать в эволюционной гонке, пока хилые задиры изматывают друг дружку и беспощадно выщипывают хвосты.

Миролюбие и альтруизм оказываются выгодными в дальней перспективе, но нередко проигрывают на кратких дистанциях.

И человеческое общество здесь не является исключением: приход к власти самой беспощадной, подозрительной, боязливой, не гнушающейся никакой подлостью личности является очень распространенным следствием суровых колебаний. История XX века может предоставить нам 10-ки образцов таковых правителей: на руинах опосля кровавых революций и проигранных войн расцветали Пол Поты, Сталины, Адольфы, Мао, Саддамы и Кимы — те, кто, выражаясь словами Стругацких, «успел раньше». Да, эти правители, делавшие ставку на безжалостность и страх во всех слоях сообщества, приводили свою страну в бедственное положение, но нередко им удавалось дожить до глубочайшей старости, уничтожая все, что неустрашимо шевельнуться в их пребывании.

Человечество и в наше время плохо умеет управляться с этой неувязкой. Хотя принципы противодействия таковым мучителям разрабатывались еще тыщи годов назад, но до сих пор стопроцентных рецептов избавления от вождей-крокодилов население земли не выдумало. Внутридворцовые заговоры, иностранная интервенция, всенародное восстание — все это и рискованно, и ненадежно ( желая время от времени срабатывает).

Эффект слабенького короля

Другая знаменитая картина, наблюдаемая нами в дворцовых покоях, — это нахождение на троне совершеннейшего ничто в окружении мощных советчиков, находящихся в шатком паритете. Наиболее очевидно «овечку на троне» мы можем созидать, к примеру, в японской истории, где императорами и сегунами были в основном младенцы, которых постригали в монахи к совершеннолетию. А рулили всем более мощные кланы в лице самых хитрых и влиятельных собственных представителей.

Там, где короли выбирались из аристократии, имевшей настоящий доступ к власти, никто и никогда не был заинтересован в сильных персонах на троне. Наоборот, чтоб поддерживать равновесие меж партиями, чтоб система продолжала работать, всем главен был король апатичный, дружелюбный, увлекающийся больше охотой, чем указами, и не склонный очень сильно прислушиваться к одной из сторон.

Двор, погрязший в роскоши и ничего не делавший ( ну, разве что балет там, академия искусств, изящное музицирование), был нередко единственным методом удерживать в стране стабильность и более либо наименее работающий компромисс интересов. Сейчас английские повелители, которые, как знаменито, обязаны подписать даже указ о собственном гильотинировании, ежели так решит парламент, открыто показывают свою отстраненность от большой политики. На практике это самое нередкое состояние правителей в мировой истории.

Лучшие повелители хоть какой эры — это повелители, вокруг которых собирался штат из по-настоящему профессиональных советчиков, и им повелители не стыдились покоряться. Возможно, сиим можнож разъяснить невозможную удачливость женщин-монархов. При том что дамы на тронах оказывались очень изредка, нередко конкретно в их периоды правления появлялись наикрупнейшие империи и государства переживали золотой век. Достаточно вспомнить Иза­беллу Кастильскую, Елизавету Английскую, российскую императрицу Екатерину Великую и королеву Викторию. Женщины все-же чуточку больше парней склонны прислушиваться к авторитетным воззрениям, доверять своим советчикам и не закатывать под асфальт хоть какого, кто дерзнет им противоречить.

Слабый повелитель был лучшей гарантией против диктатуры: трон занят, покуситься на него мятежные герцоги не смеют, аннексия власти невероятна, все решения принимаются влиятельными группами. Этот принцип работает до сих пор. Датские повелители, к примеру, могли противостоять фашистам лучше, чем французские президенты, которых постоянно можнож было сдвинуть. Короля не больно-то сместишь, а уж на его место в обход законных преемников сесть еще труднее. Когда Хуан Карлос II в 1981 году выступил с речью, в какой объявил нео­франкистскую хунту, устроившую переворот в Испании, вне закона, власть хунты закончилась приблизительно на пятой секунде выступления венценосца. Да, издавна теснее ритуального, лишенного фактической власти, игрушечного, но — короля. Отныне для хоть какого испанца хунта стала вне закона. Даже глава испанской компартии начал на последующий день выступление перед сотрудниками со слов «Боже, береги короля!».

И ежели кто-то мыслит, что в демократических-то странах со всеобщим голосованием к власти прибывают более мощные политики, то спешим разочаровать: это как разов уникальность. Наиболее харизматичный, кудрявый, управляемый, красиво смотрящийся в профиль, с неиспорченной репутацией, а основное, очень всех устраивающий — пожалуйста. Именно такую фигуру будут двигать партии на высший пост. И чтобы не больше 2-ух сроков, потому что там, наверху, очень нередко даже овечки начинают зарастать сероватой шерстью, ибо власть, как знаменито, штука развращающая.

Ведь на самом деле мощные властители никому не необходимы. Они опасны. В отличие от муравьиной матки, они не получают указов выше, в их распоряжении всего лишь жизненный опыт и знания одного-единственного жителя нашей планеты. А для управления этого недостаточно, даже ежели ты управляешь средней руки компанией, не разговаривая уж о целой стране.

Идеальный властитель для человеческого сообщества — это властитель, который является ритуальной фигурой, транслирующей идеи, проработанные целыми коллективами аналитиков, придворных, комитетов, жрецов либо парламентов.