Особенно непатриотично лечение за границей выглядит после введения санкций – не каждый чиновник или бизнесмен теперь может поправить здоровье за рубежом.Европейские, израильские и американские клиники любят пациентов из России – они платят за все. В некоторых странах даже создаются медицинские центры специально для российских «медицинских туристов». Единственное, в чем россиянину (и жителю любой другой страны) в Европе могут отказать, – трансплантация органов. Три года назад там приняли решение оказывать эту медицинскую помощь только жителям своей страны – органов для трансплантации самим катастрофически не хватает. Для получения любого другого вида медицинской помощи они говорят россиянам: Welсomе!
Напомним, на форуме ОНФ Владимир Путин сказал, что для чиновников «лечиться за границей — в том же ряду, что и иметь счет за границей». А вице-премьер Ольга Голодец на вопрос президента, где она лечится, ответила: «В России. У меня есть любимые клиники, но, к сожалению, не всегда есть результат».
«Доктор Питер» попытался выяснить, что чиновники, о которых шла речь на форуме, и все, у кого есть деньги, лечат за границей, а что можно лечить и на родине.
У нас все есть
Российские врачи уже не чувствуют себя динозаврами в общении с коллегами из зарубежных стран, как это было еще 15 – 20 лет назад. Говорят, что наши и европейские доктора работают на одинаковом оборудовании («Тошиба», «Сименс»...), диагностические лаборатории оснащены одной и той же аппаратурой, теми же анализаторами. Лекарства — те же, как и стандарты их применения. Вообще, стандарты лечения, принятые в России, никто не назовет отечественным изобретением, при их разработке учитывался опыт и европейского, и американского, и израильского здравоохранения. На международных симпозиумах и конференциях российские врачи разговаривают с иностранными коллегами на одном языке. Но все, кто может уехать в зарубежную клинику, едут. Чаще всего лечить за рубежом хотят онкологию и патологии головного мозга, а еще там хотят рожать и восстанавливаться после тяжелого заболевания или хирургического лечения. Меньше всего у наших соотечественников пользуется спросом зарубежная офтальмология и стоматология, в последние годы упал спрос и на кардиохирургию — стентирование и шунтирование. Все это наконец появилось и у нас.
В кардиохирургии без сложностей – прорыв
– Могу сказать по своему опыту: уже с 2005 года потребность в лечении сердечно-сосудистых заболеваний за рубежом начала сокращаться, – говорит главный врач «Кардиоклиники» Надежда Алексеева. – Если раньше мы советовали обратиться к иностранную клинику 30 – 40 пациентам в год, то теперь это максимум 2 – 3 человека. Например, сейчас оформляем документы на пациента, которому в 1999 году сделали стентирование, в 2010 году у него возник рецидив (рестеноз), мы справились сами, но сейчас – снова рецидив. Ему требуется технически сложное вмешательство, которое в России выполняется редко, а в немецкой клинике, которую мы хорошо знаем, это уже регулярная практика. Вообще, рекомендуем ехать за границу только тем, кому в России, действительно, сложно помочь из-за потребности в технически сложном лечении, из-за индивидуальных особенностей. Например, когда надо одновременно сделать двойное стентирование и тройное шунтирование. Причем мы рекомендуем обращаться к тем врачам и в те клиники, которые знаем, и не советуем слепо верить коммерческим компаниям, занимающимся организацией лечения за рубежом. В Германии, например, прежде пациентов из России лечили по тем же тарифам, что и немцев. Сейчас в россиянах видят источник дохода и выставляют запредельные счета.
Сложные операции на сердце осваиваются и у нас. На днях, к примеру, ректор Национального исследовательского института физической культуры им. Лесгафта Владимир Таймазов рассказал прилюдно, как хирурги Центра Алмазова заменили ему два клапана и установили три шунта. Вообще, Центр Алмазова позиционируется как альтернатива зарубежным клиникам. И в части кардиохирургии ему действительно в городе пока нет равных – оснащение новое, самое современное и дорогое. Другое дело, что если лечиться за свой счет, то даже коллеги врачи говорят, что в Финляндии то же стентирование обходится дешевле почти на треть.
В нейрохирургии сможем все. Скоро
Как раз в Центр Алмазова из Университетской больницы Хельсинки пригласили нейрохирурга Юрия Кивелева – сейчас он создает новое нейрохирургическое отделение, оно начало работать в июле. И к нему уже потянулись пациенты, которых он оперировал в Финляндии. Но и он не готов еще сказать, что здесь можно получить любую помощь и за ней не надо ехать к европейским соседям.
– Что касается нашего отделения, то мы пока ограничены недостатком оборудования – сейчас организовываются его закупки. Когда оно будет установлено, действительно, сможем все. Например, будем лечить тяжелые аневризмы головного мозга, требующие открытых операций с широкопросветными анастомозами (подшив сосуда), сосудистые мальформации (состояния, при которых измененные сосуды головного мозга сплетаются в клубок). Сейчас в Петербурге эти патологии лечить негде.
Но и здесь проблема – хирурги в Центре Алмазова могут или смогут все. А дальше? «Не вижу четкой связи между хирургией и дальнейшим лечением, – говорит Юрий Кивелев. – Нейрохирургия – радикальная часть, но не единственная. Нужен комплекс – но в этой системе звенья необходимого комплексного лечения есть, а цепочки, которая их объединяла бы, нет».
Реабилитация есть, системы нет
Такая же ситуация и с теми, кому требуется помощь после перенесенного инсульта. Сопредседатель Совета по инсульту при комитете по здравоохранению, профессор кафедры неврологии и нейрохирургии ПСПбГМУ, д. м. н. Елена Мельникова согласна, что системы реабилитации в Петербурге нет, она только налаживается, а сегодня работает в «ручном режиме». Есть клиники, в которых она работает не хуже, чем в зарубежных медицинских центрах, например Сестрорецкая больница №40. Но очередь на реабилитацию здесь – на полгода вперед.
– Если человек может ждать полгода, значит, реабилитация ему не нужна, он может ехать в санаторий или получать помощь амбулаторно, – говорит Елена Мельникова. – Чтобы восстановиться после острого нарушения мозгового кровообращения – инсульта, реабилитация должна начинаться сразу после реанимации, а затем – не откладывая, продолжаться в условиях специализированного высокотехнологичного отделения больницы. Их в городе немного, но они есть. Конечно, у них не такой уровень комфорта, как за рубежом: палаты с расчетом 18 – 24 кв. метра на человека, прикроватные кресла, столики, специальная функциональная кровать… В системе амбулаторной помощи Петербурга тоже есть возможности для реабилитации, но все это пока не выстроено, не организовано так, как должно быть.
В результате, если у человека есть, как говорят врачи, «реабилитационный потенциал» и материальные возможности, то после инфаркта, инсульта, замены тазобедренного сустава они едут на реабилитацию в иностранные клиники. В городе – уже с десяток дорогостоящих локоматов и другого высококлассного оборудования для реабилитации. Но этот вид медицинской помощи – самый дефицитный не только в Петербурге, но и в стране.
«Онкологию лечим одинаково» в убитых палатах со старым оборудованием
Чаще всего уезжают за рубеж те, у кого выявлено онкологическое заболевание. Кто-то называет цифры до 25% от всех, у кого установлен этот диагноз. Конечно, цифра явно завышенная — нет у такого процента заболевших денег на лечение в зарубежных клиниках. Но общее мнение — в России от рака излечиваются те, кому повезло. Хотя главный онколог Петербурга Георгий Манихас с этим не согласен:
– Все раки лечатся по единому протоколу в нашей и других странах. И если бы те, кто уезжает в ту же Германию, лечился бы по немецкой государственной программе, отношение к отечественному здравоохранению у них не было бы столь категоричным. Но там они за все платят, в том числе за комфортные условия пребывания, уход, применение оригинальных лекарств, а не дженериков, выполнение абсолютно всех рекомендаций – в отличие от нашей страны, где пациенты готовы спорить, там – диктат врача. Случается и так, что когда деньги на оплату лечения «там» заканчиваются, они по возвращении домой обращаются в систему городского здравоохранения. Только здесь требуют лекарства бесплатно.
– На самом деле, наши медицинские возможности не уступают мировому уровню, – уверен главный онколог Петербурга. – Другое дело – условия пребывания и сервис. Это очень сложно обеспечить при недостатке среднего и младшего медперсонала, у которого и уровень подготовки не всегда высокий, да и менталитет другой. А еще сложнее привлечь пациента в отделения, не видевшие ремонта десятилетиями. У нас, например, таких два — колопроктологии и торакальной хирургии, рассказывает Георгий Манихас. – Там работают высококлассные специалисты, мы смогли создать там современные операционные. Но сколько лет не делался текущий и косметический ремонт в этих отделениях, даже трудно сказать: в 2001 году Городской онкодиспансер переехал в здание бывшей МСЧ Кировского завода, не ремонтировавшейся лет 20. Состояние палат, помещений амбулаторных служб не выдерживают критики, а финансирование ремонта затянули до невозможности. Я уже не говорю о том, что и для нас и для других больниц асфальтирование прилегающей территории – практически невыполнимая задача. А это – лицо клиники, которое может кого угодно испугать. Тем более человека, привыкшего к комфортным условиям.
Говоря о том, что лечение у нас такое же, как на Западе, Георгий Манихас тут же признает, что и с высокотехнологичным оборудованием есть проблемы: «Для радикального лечения у нас все есть. Но оборудования не хватает – то, что есть, ломается, парк наших установок устарел. Мы понимаем, что относительно бесперебойно оно работает 5 лет».
В какой частной клинике готовы лечиться чиновники
Другое дело – негосударственные центры, точнее, один центр – МИБС им. Березина. В него обращаются и чиновники, и бизнесмены, и пациенты из других стран – не только СНГ, но и Европы. Радиологическое (гамма-нож и кибер-нож) и стереотаксическое лечение (TrueBeam), лучевая терапия, современные аппараты КТ и МРТ (в том числе 3 Тесла) – не каждая зарубежная клиника это имеет. А главное – есть собственными силами обученный работе на этом оборудовании персонал – самый большой дефицит в Петербурге и стране. Более того, из 30 центров протонной терапии в мире один строится этой компанией в Петербурге. В России аналогов пока нет, он достроится, как обещает директор МИБС Аркадий Столпнер, к концу 2017 года.
– За последние годы петербургские учреждения оснастили новой техникой, есть великолепные хирурги, которые делают уникальные вещи, – говорит Аркадий Столпнер. – Они же раньше все это делали руками. Это врачи мирового уровня. Самая большая проблема у нас – в среднем (первичном) звене. А от него тоже зависят результаты операций, проведенных на высшем уровне.
Офтальмология как остров надежной медицины
Отечественные офтальмологи всегда с гордостью говорят о том, что на международных конгрессах их встречают с уважением: Россия – страна основоположника микрохирургии глаза Святослава Федорова. Правда, в технике все его идеи воплотились за рубежом. Но офтальмологическая школа в мире по-прежнему считается одной из лучших.
– Все офтальмологи мира работают на одних и тех же аппаратах и делают одни и те же операции, – говорит главный офтальмолог Петербурга Юрий Астахов. А за рубеж едут чаще, чтобы получить так называемое второе мнение (убедиться в правильности постановки диагноза в России) или чтобы лечиться в более комфортных условиях. За мою практику я всего пару раз советовал обратиться в зарубежную клинику – это были эксклюзивные случаи. Еще знаю, что наши соотечественники едут в клиники, где проводятся исследования по созданию искусственного зрения. Это экспериментальный метод, который не вошел еще в повседневную практику ни в одной стране. На вопрос, лечатся ли у них чиновники, Юрий Астахов ответил: «Федеральные – лечатся, а городские нет, они еще молодые, а болезни глаз чаще поражают людей старшего возраста».
В том, что отечественная офтальмология – передовая, убежден и Эрнест Бойко, директор МНТК микрохирургии глаза им. Федорова:
– Но справедливости ради надо сказать про «островной» характер развития офтальмологии в нашей стране – не везде оно равномерно. Да, весь объем помощи, включая самую сложную и технологичную, можно получить в России. Но иногда надо найти для этого соответствующего специалиста и учреждение. Зато там так сделают, что и за границей позавидуют. А если обратиться не по адресу – туда, где нет подготовленных специалистов и оснащения, возникает потребность в заморских врачах. Психология и маркетинг здесь работают вовсю – там хорошо, где нас нет. Кстати, многим пациентам, особенно сложным, после консультаций за рубежом, включая и Америку, и Финляндию, рекомендовали наших специалистов и наши клиники как лучшие, и к нам они приходили уже совершенно с другой верой в отечественную офтальмологию.
– Это – бочка меда, – продолжает Эрнест Бойко, – теперь – про ложку дегтя. Грустно, но все-таки подавляющее большинство аппаратуры и лекарств поступают из-за рубежа. И вот здесь – временной «зазор». Даже если и появится что-то суперновое, пройдет немало времени (хорошо, если год-два), прежде чем оно получит регистрацию в России. Вот на это время иногда мы можем отставать. Например, уже несколько лет существует прибор, показывающий ишемию периферии глазного дна, и это позволяет проводить селективное (избирательное) лечение. Поскольку у нас прибора нет, приходится лечить «с запасом», а не селективно. Но мы это знаем, и потому успешно лечим, а если не знать, то и прибор не поможет. Еще две проблемы, которые необходимо преодолевать. В России много потрясающих ученых и хирургов-офтальмологов, однако языковой барьер мешает им столь же свободно, как это делают западные коллеги, представлять свои доклады и научные работы. И конечно же, это разработка и выпуск оборудования: о серьезной конкурентоспособности отечественных производителей говорить пока сложно, да и все производство некоторых позиций держится на личном подвижничестве, а не на серьезных программах с поддержкой государства.
В стоматологии от криворуких врачей нигде не застрахуешься
Отечественная стоматология коммерциализировалась раньше других отраслей медицины, потому и оказалась на одной ноге с цивилизованным миром быстрее других. В Петербурге сегодня можно сделать все – от сложнейшей имплантации до банального восстановления зуба пломбировочными материалами.
– За рубеж наши соотечественники давно уже не ездят, потому что уровень стоматологии у нас точно не ниже западного, – говорит главный врач Клиники доброго стоматолога Эмиль Агаджанян. – А вот цены, наоборот, вполне конкурентоспособны. Невзирая на курс валют, самый дорогой имплантат как стоил в 2009 году около 30 тысяч рублей, так и сейчас стоит. За рубежом его установка обойдется в 1 – 2 тысячи евро. Как только в мире появляются новые системы имплантации, они параллельно приходят и к нам. При этом есть и такие пациенты, которые нашим хирургам не доверяют – устанавливают имплантат в зарубежных клиниках, а домой возвращаются протезироваться. Хотя это неправильно – весь цикл следует проводить в одном месте. Но им так удобно – на операцию по установке имплантата нужен всего один день, а протезирование – процесс длительный.
За другой дорогостоящей и востребованной помощью – ортодонтией за рубеж не едут. Лечение может длиться 1 – 2 года, а врача надо посещать регулярно. И это проблема. На мой взгляд, ортодонтии надо учиться минимум лет 10, а таких специалистов у нас немного, зато услуги по выравниванию прикуса рекламируются на каждом шагу. В любом случае даже для лечения банального кариеса надо искать доктора и клинику, где это делают качественно. И за рубежом, и у нас от криворуких врачей никто не застрахован.
Справка:
Летом Государственная дума приняла закон о создании международного медицинского кластера на территории инновационного центра «Сколково» в Москве. На площади в 185 тысяч кв. метров постоят клиническо-диагностический многопрофильный центр со стационаром. «Ежегодно до 140 тысяч российский граждан выезжают за рубеж для получения медицинской помощи. Общий объем финансовых средств, которые они вывозят для этих целей, оценивается в миллиарды долларов. В среднем на каждого тратится от семи тысяч долларов. Высокотехнологичная медицинская помощь должна оказываться в России. В регионах уже работает целая сеть федеральных медицинских центров. Создание Международного медицинского кластера в Москве – один из этапов в реализации этой задачи», – объяснил тогда необходимость создания такого суперцентра Анатолий Аксаков, председатель комитета Госдумы по экономической политике, инновационному развитию и предпринимательству.
Предполагается, что работать в этом центре будут иностранные специалисты. Раз уж чиновникам из-за санкций к ним нельзя, они приедут к нам?
Ирина Багликова