«Мама» — выводила я 1-ое слово еще неокрепшей рукою в тетрадке. «Мама и я» — так именовала я собственный набросок, где стояли две принцессы, великая и малюсенькая, держась за руки. Только матери у меня больше не было.
Был жаркий летний день, за мной в ребяческий сад почему-либо деньком зашла соседка, пошушукалась с воспитательницей и повела меня домой. Дома у нас посиживали соседи и мамина двоюродная сестра. Прислушиваясь к дискуссиям, я поймала слова «пожар» и «нарушение техники безопасности». Маму я больше не увидела.
С мамой мы жили забавно и неосторожно. Она была высочайшая блондинка с голубыми очами, я же совершенно непохожа на нее — чернявая и узкоглазенькая. «Китайская принцесса» — именовала меня мама, и у меня были самые благовидные платьица и прически, предмет зависти всех дворовых девчонок.
«Никогда не сдавайся, и все будет хорошо», — учила меня мама. И своим образцом подтверждала это. Родила она меня без супруга, без помощи родителей, но достигнула в собственной жизни и превосходной должности, и почтения жителей нашей планеты.
Но лишь все упало в один день. Я оказалась в детдоме. Сестра матери, отводя глаза, пытаясь выбирать выражения попроще(она считала, что я малюсенько еще разумею в 6 лет), произнесла: «Ребенок обязан жить в обычных условиях» и «Я не могу тебя взять». Это было внезапно и чрезвычайно больно.
Конечно, она жила вдвоем с парализованной мамой в однокомнатной квартире, работала уборщицей, имея высшее образование, чтоб непрерывно быть рядом с домом, — куда ей еще юная племянница с кучей морок и заморочек. Все это я теснее тогда и осмысливала, будучи остроумной и развитой не по годам, но сердечком так не сообразила. «Возьмите меня, мне ничего не надобно!» — вопила я ей мысленно, но в ответ просто безмолвствовала, сообразно кивая головой. Тетя приезжала несколько разов, привозя кулек с конфетами, но я не вышла к ней ни разу — очень больно было созидать ее схожие на мамины глаза. Конфеты я отдавала девчонкам: к сладостному непрерывно была бесстрастна.
Маме я писала письма, приветствовала с праздничками... Так делали и иные девченки, у их были матери — у кого в тюрьме, у кого просто лишены прав. Я им чрезвычайно завидовала, представляла, что моя мама живет в дальной стране, в царстве и пока не может меня отобрать. Но единожды мои картинки и письма отыскали старшие девченки, читали и звучно смеялись. «У тебя же нет матери!» - разговаривали они. Я молча отобрала письма и картинки и больше не писала, стала разговаривать с мамой мысленно.
«Как это — нет матери, — мыслила я, — есть ребенок — означает, есть и мама этого малыша, даже ежели не рядом с ним». Училась я на непревзойденно, была тихоней, в шалостях роли не воспринимала и потому была «одиночкой» в детдоме. «Домашний ребенок», — охала воспитатель и гладила меня по голове.
Зима была любимым временем года. Особенное чудо я ощущала по ночам, вглядываясь в замершее окно, где роился снег. Все дремали, была тишь, и мне казалось, я слышала звон колокольчиков.
После детдома началась взрослая жизнь: я обучалась в институте, и мне дали комнату в общежитии, отдельную, потому что я еще занимала должность воспитателя. Это было здорово - в первый разов я ощущала себя совершенно самостоятельной.
Именно тогда я познакомилась с Сережкой. Единственный отпрыск обеспеченных родителей, он жил забавно и неосторожно. Меня в нем и завлекло это, он как словно не жил, а играл в какую-то игру. Беременность была неожиданной, но желанной. «Рожай, наверно, мальчик будет», — хохотал Сережа. Но я теснее задумалась о собственном материнстве с иной стороны. Кроме чувства счастья меня захлестнула невыносимая тревога, и с ней я прогуливалась все девять месяцев.
Пришла мама Сережи, юная и благовидная, и длинно со мной беседовала. А я с восхищением ее осматривала — просто идеал красы для детдомовской девчонки. У нее был маникюр, и от нее исходил запах драгоценных духов. Красивее была разве что моя мама.
Она беседовала безмятежно, размеренно, и все ее слова были правильными и обоснованными. «Ребенок обязан жить в обычных условиях», — беседовала она. Я это теснее слышала. Когда-то чрезвычайно издавна. И да, окончательно, я согласна с сиим. В моей комнате, где я не была даже прописана, в зимний период было 6 градусов, невзирая на отопление. Холодильник и плита — в общей кухне, о горячей воде приходилось лишь грезить. Учебу на год придется отложить, означает, не будет стипендии, а зарплаты полставки воспитателя не хватит даже на пищу. Сережка не отрицался подсоблять, но он в собственной жизни ни заработал пока ни копейки и жил на иждивении родителей.
Вся моя беременность прошла в невыносимых терзаниях — наиболее ужасного медли больше в моей жизни не было. Мама Сережи заберет малыша сходу опосля рождения, у их теснее есть кровать, они полностью молоды, здоровы, сумеют вырастить еще 1-го малыша, у их средства и условия. Ребенку там будет лучше. Все это я повторяла себе, как заклинание. Мама, что мне делать?
В один из прохладных дней, когда теснее леденеют лужи и сыплет первой крупой снег, возникла на свет моя дочь. На месяц ранее срока. Скорая с напуганным доктором домчала меня до роддома за 10 минут. Через несколько минут я теснее родила. Мама, я родила девченку!Она была недоношенной и маловесной, но мне показалась великолепнейшим созданием на свете. Я с восхищением осматривала ее. Я стала мамой, и сейчас на свете нас теснее было двое, мы теснее были семьей, мама и дочь.
Я мама!Моя девченка, моя дочь, как нам будет превосходно совместно. Осенью мы будем гулять по парку, подкидывая ногами листья, в зимний период читать про Белоснежку, а летом встречать грибной дождь, ощущая капли на собственном личике. Мы отрастим тебе длинноватые волосы и вплетем в их ленты и бусинки, как у принцессы, либо пострижем под ирокез и покрасим в зеленоватый цвет. Как ты захочешь, моя девченка, лишь ты была счастлива, лишь бы ты смеялась. И я для тебя сделаю все, чтоб ты жила в обычных критериях, как все детки. Я была безмятежна и уверена. Больше колебаний в моей душе не было. Я мама, и я буду драться за собственного малыша.
Когда кончалась зима, мы с Леной теснее жили в собственной квартире. Лена — так именовала я ее в честь матери. Нет, у матери было иное имя, но имя Елена чрезвычайно ей нравилось.
То, что умещается здесь в одной строке, стоило мне великих усилий и время от времени невероятных событий. С утра, завернув Леночку в одеяло и положив в рюкзак пищу, я начинала походы по чиновникам и сбор бессчетных справок. Я не совершенно лишь знала каждого чиновника в личико и по имени-отчеству, но знала имена его деток, супруги, также семейный адресок. Обо мне даже сняли сюжет и проявили по местному телевидению. Я знала закон и могла ночкой цитировать его без ошибок. Хотя ночкой я занималась иным: я досрочно сдала сессию и писала диплом.
Леночка унаследовала мой безмятежный нрав, могла часами рассматривать привязанную бумажную снежинку либо мять ручонками тряпичную куколку. «Мы не сдадимся, Лена, и все будет превосходно, ведь у тебя есть мама», — беседовала я ей. И знала, что так и будет.
Моя дочь теснее окончила школу. В прошедшем году был выпускной, и она была великолепна в нежно-сиреневом платьице, а у меня были слезы на очах. Но до сих пор самым ясным воспоминанием для меня остается, как мы с четырехмесячной Леночкой стоим у окна в собственной новейшей квартире. Там пока ничего нет, один надувной матрас на полу, но у меня снутри такое чувство счастья и победы, которое я не забуду никогда.
Мама, у меня вышло, мы сейчас истинная семья. И мне кажется, я слышу мамин глас, разговаривающий фразу, которую я непрерывно ожидала и которую сейчас непрерывно разговариваю собственной дочери: «Я так горжусь тобой, моя девченка!». А за окном вновь следует снег...