Как же нередко в разных публикациях встречаются ныне слова «христианин должен», «человек должен», «муж должен», «жена должна». И ведь все верно там написано, в публикациях этих, все по делу, не поспоришь. Но вот эта неизменная взыскательная апелляция к чувству длинна почему-либо меня чрезвычайно напрягает.Хотя, я разумею, что категория подабающего — чрезвычайно основная часть нашего внутреннего мира. Без нее человек чрезвычайно быстро перевоплотился бы в двуногое животное, движимое одними лишь естественными желаниями. Причем – животное чрезвычайно коварное, злобное, и опасное для всего мира вокруг нас. Поэтому, ни в коем случае не отклоняю понятие длинна, и подабающего, применительно к человеку. Проблема лишь в том, что извне это подабающее ему предписывать нельзя, как мне кажется. Это теснее необыкновенно дела жителя нашей планеты с своей совестью. Хотя, ежели поглядеть с иной стороны, совесть тоже не какое-то подобие компьютерного твердого диска, на который от рождения записаны все истины человеческого бытия. Совесть формируется в процессе воспитания и самовоспитания жителя нашей планеты. И на этом шаге слова «ты должен» в отношении главнейших высоконравственных понятий нашей жизни просто необходимы. Но позже, когда наша совесть теснее приняла их как идеал, хоть какое наружнее употребление этих слов – «ты должен» — навряд ли достигнет цели. Потому что человек будет принимать их как некоторую попытку манипуляции, управления, замены своей совести чужими директивами.Но это, наверняка, еще не самая основная причина, по которой мне не нравятся такие обороты речи. Дело в том, что само понятие длинна включает в себя некоторую ущербность, недостаточность. Ну вот, не хватает у меня средств до получки – я беру их в долг у приятеля. И сейчас я ему обязан. Ну в смысле обязан их возвращать. Мне кажется, для изъяснения всех иных вариантов потребления слова «должен» можнож применить тот же принцип – «не хватило – занял до получки». Только в христианском понимании, каждый разов, когда звучат слова «ты должен», следует речь о том, что у нас не хватило любви. К ближним, к Богу, к миру вокруг нас, сотворенному Богом и населенному
людьми. Ну правда же, когда разговаривают, к примеру,: «Ты обязан уступать место старикам и беременным дамам в метро», — это вот о чем?По-моему, лишь о том, что я не делаю этого сам, по любви к ним, по зову своей совести. И сейчас обязан. Задолжал я старикам и дамам эту неосуществленную любовь. Вот и приходится отдавать долг. Возможно, я сгущаю краски, но мне это видится конкретно так. Долг – подмена любви, ее суррогат. И потому хоть какое напоминание о нем досадно. Как досадно посещает горьковатое лекарство, подсказывающее о том, что ты болен.Но как за горечью лекарства теплится надежда на излечение, так и за словом «должен» пробивается память о любви. Вот лишь разговаривать его ты можешь лишь себе. Потому что память о собственных долгах подсобляет их, в конце концов, дать. А вот память о чужих долгах, опасаюсь, никакой выгоды человеку принести не может.ТКАЧЕНКО Александр