Треть мировой экономики — в Евросоюзе, США и Японии — уже в зоне кризиса, спровоцированного коронавирусом. Зарубежные экономисты опасаются, что он будет самым масштабным за последние 30 лет. На чём основаны эти прогнозы? Как бороться с кризисом? И каким станет мир, пройдя новые испытания? «АиФ» спросил об этом научного руководителя Института экономики РАН Руслана Гринберга.
Между молотом и наковальней
Алексей Макурин, «АиФ»: Руслан Семёнович, с тем, что экономика мира падает, согласны все ваши коллеги. Кто-то по итогам года обещает совсем мизерный рост, кто-то предрекает, что глобальный ВВП вообще уйдёт в минус. А вы как считаете?
Руслан Гринберг: Похоже, нас ждёт не замедление роста, а настоящий спад мировой экономики. Но на сколько — на 2 или 1,5%, — неважно. В ближайшие месяцы более опасно другое — стремительный рост безработицы и бедности. Резервы для того, чтобы этого не допустить, есть и в России, и в других странах. Но если правительства будут действовать неслаженно, нескоординированно и без понимания того, кому надо сейчас помогать, то будет плохо.
— Чем этот кризис так опасен?
— Непонятно, как он будет развиваться. Все помнят, как шли события в 2008 г., во время последнего крупного глобального спада. Но тогда всё было более-менее ясно: лопнул финансовый пузырь — и финансовый кризис затронул реальную экономику. А сейчас затронута сама жизнь. Впервые произошло такое, что кризис начался с резкого падения экономической активности в сфере услуг, прямо связанных с каждодневной жизнью людей. И конечно же, мир оказался не готов к таким событиям.
Словом, нынешний кризис нестандартный. Поэтому власти не должны бояться нестандартных решений, вызывающих, например, всплеск инфляции. В этом смысле Россия пока отстаёт. 300 млрд руб., которые уже выделило на борьбу с кризисом Правительство России, мало. Нужно по крайней мере в 10 раз больше. Ведь наша экономика оказалась между молотом и наковальней — коронавирусом и упавшими ценами на нефть.
— Что для нас хуже?
— Конечно, коронавирус. Даже если нефть подешевеет до 3–5 долл. и ВВП снизится на 10%, жизнь так или иначе продолжится. Но если болезнь захватит всю страну и погибнут люди, этого исправить будет нельзя.
— Насколько глубоким может быть кризис в России?
— Если, как многие надеются, коронавирус во всём мире будет побеждён через месяц, это будет праздник для экономики. Люди снова начнут выходить из дома, больше брать кредитов и больше покупать, жизнь возродится довольно быстро. Но у меня нет такого оптимизма. Дай бог, что перемены к лучшему начнутся в конце года.
— А низкие цены на нефть этому не помешают?
— Помешают, ясное дело. Бюджетные доходы всё равно будут снижаться, пресловутый ВВП всё равно упадёт. И будет хорошо, если нефть снова станет стоить хотя бы 25–30 долл. за бочку.
— Когда это произойдёт?
— Невозможно угадать. Аналитики строят сейчас свои прогнозы по ценам, сравнивая добычу нефти и спрос, и утверждают, что рост восстановится после того, как начнут закрываться американские сланцевые месторождения и предложение на рынке уменьшится. Но на самом деле всё будет опять зависеть от ситуации с коронавирусом. Как могут расти спрос и цены на нефть, если самолёты не летают и производства простаивают? И я не думаю, что Россия правильно поступила, вступив в ценовую войну с Саудовской Аравией. Если бы мы сохранили сделку с ОПЕК, было бы лучше. По крайней мере рубль бы так сильно не упал.
Деньги «из тумбочки»
— МВФ считает, что развитые страны пройдут кризис легче, чем развивающиеся. Почему?
— У Германии или у США есть лекарство, которое они всегда принимают, если экономика заболевает, — денежная эмиссия. Они не беспокоятся о том, что в результате случится рост дефицита бюджета или инфляция. Они борются с кризисом, а когда начинается инфляция — с инфляцией. И никаких «кубышек», как у нашего правительства, у большинства успешных государств нет.
— Откуда они тогда деньги берут в трудный момент?
— «Из тумбочки», как в одном анекдоте. Они много зарабатывают между кризисами, имея диверсифицированную экономику, в отличие от нашей. А мы всё время зависим от цен на нефть и ничего, чтобы слезть с этой иглы, за 30 лет не сделали. Мы единственная страна, у которой национальную валюту периодически трясёт, невзирая на огромные валютные резервы. Опасаясь их активно расходовать, Центробанк в эти дни снова допустил 25-процентную девальвацию рубля, что чревато подорожанием импортируемых товаров и услуг.
Усиление финансовой поддержки бизнеса тоже ускорит инфляцию. И всё же в такие времена, как сегодня, нужно выбирать из двух зол меньшее. Людям и бизнесу, особенно малому и среднему, важно просто выжить. Тут, кроме того, чтобы разбрасывать деньги, как с вертолёта, уже ничего не остаётся. Иначе вслед за авиационной, ресторанной, туристической отраслями начнут падать смежные отрасли. И если требуется включить печатный станок, чтобы этого не допустить, — надо включать.
Уроки кризиса
— Что может измениться в России, когда кризис закончится?
— Мы видим сейчас, как важна сильная государственная медицина. Наши врачи и медсёстры самоотверженно борются с эпидемией коронавируса. Но бюджетный кусок, который достаётся медицине, у нас меньше, чем в Европе. Поэтому должно быть принято решение о доведении его до западных стандартов.
Настоящая революция произойдет в распространении удаленной работы, которую в кризис вынужденно попробовали даже госучреждения. Выяснилось, что это важно не только для экономии денег на офисах, но и для выживания в трудные времена.
Безусловно, потребуется распространять на новые отрасли импортозамещение. Иначе возможно повторение таких ситуаций, как сейчас с антисептическими средствами: спрос фантастический, но в нужном количестве мы их произвести не можем, так как производители зависят от китайского и корейского сырья. И самое главное требование — уход от нефтяной зависимости.
— Коронавирус не захватил бы полмира, если бы не глобализация. Заводы в разных странах не останавливались бы, если бы не зависели от импортных комплектующих. Не появится ли теперь стремление к самоизоляции в национальных квартирах?
— Вполне возможно. Но страны, которые начнут строить замкнутые экономики, проиграют. Пример — Корея, над которой история поставила потрясающий эксперимент. Открытый миру Юг процветает, закрытый Север бедствует. Ясно, что финансовый капитал, получивший огромную власть в условиях гиперглобализации, — паразит на теле реальной экономики. Ясно, что в условиях свободной торговли более сильные страны навязывают условия более слабым. Но международная производственная кооперация — благо. И конкуренция производителей со всем остальным миром — тоже благо, потому что иначе они начинают делать вещи, которые, кроме как в их стране, никому не нужны. Мы в СССР это уже проходили.
Я к тому, что нужен баланс. Я считаю, что человечество, наоборот, должно объединяться для решения своих экономических, социальных, экологических проблем, как оно когда-то объединилось для борьбы с фашизмом. Сейчас общий враг — коронавирус. Но механизма координации действий стран нет.
И я очень надеюсь, что новая экономика, которая сформируется в России и в мире после кризиса, пойдёт в сторону социальности. Каждое новое испытание, которое переживает наша страна, показывает, как опасна для общественного здоровья огромная бедность. Такой же протест против зоологического капитализма в духе XIX звучит в других странах. Мир за последние 30 лет возвысил все самые корыстолюбивые и эгоистические человеческие качества. И теперь важно в новом формате восстановить социально-рыночное хозяйство, которое существовало в Европе до 80-х гг.
В то же время в новом мире придется искать приемлемый баланс между свободой и безопасностью человека. В силу разных причин экологического, технологического и социального характера резко возрастет роль государства. Но его провалы, как показывает жизнь, могут быть еще опаснее, чем ошибки рынка. Поэтому важно все сделать для того, чтобы развивались демократические институты, обуздывающие аппетиты власть предержащих. А если страх новых кризисов подтолкнет к усилению авторитаризма — это будет шагом в никуда.
Треть мировой экономики — в Евросоюзе, США и Японии — уже в зоне кризиса, спровоцированного коронавирусом. Зарубежные экономисты опасаются, что он будет самым масштабным за последние 30 лет. На чём основаны эти прогнозы? Как бороться с кризисом? И каким станет мир, пройдя новые испытания? «АиФ» спросил об этом научного руководителя Института экономики РАН Руслана Гринберга.Между молотом и наковальней Алексей Макурин, «АиФ»: Руслан Семёнович, с тем, что экономика мира падает, согласны все ваши коллеги. Кто-то по итогам года обещает совсем мизерный рост, кто-то предрекает, что глобальный ВВП вообще уйдёт в минус. А вы как считаете? Руслан Гринберг: Похоже, нас ждёт не замедление роста, а настоящий спад мировой экономики. Но на сколько — на 2 или 1,5%, — неважно. В ближайшие месяцы более опасно другое — стремительный рост безработицы и бедности. Резервы для того, чтобы этого не допустить, есть и в России, и в других странах. Но если правительства будут действовать неслаженно, нескоординированно и без понимания того, кому надо сейчас помогать, то будет плохо. — Чем этот кризис так опасен? — Непонятно, как он будет развиваться. Все помнят, как шли события в 2008 г., во время последнего крупного глобального спада. Но тогда всё было более-менее ясно: лопнул финансовый пузырь — и финансовый кризис затронул реальную экономику. А сейчас затронута сама жизнь. Впервые произошло такое, что кризис начался с резкого падения экономической активности в сфере услуг, прямо связанных с каждодневной жизнью людей. И конечно же, мир оказался не готов к таким событиям. Словом, нынешний кризис нестандартный. Поэтому власти не должны бояться нестандартных решений, вызывающих, например, всплеск инфляции. В этом смысле Россия пока отстаёт. 300 млрд руб., которые уже выделило на борьбу с кризисом Правительство России, мало. Нужно по крайней мере в 10 раз больше. Ведь наша экономика оказалась между молотом и наковальней — коронавирусом и упавшими ценами на нефть. — Что для нас хуже? — Конечно, коронавирус. Даже если нефть подешевеет до 3–5 долл. и ВВП снизится на 10%, жизнь так или иначе продолжится. Но если болезнь захватит всю страну и погибнут люди, этого исправить будет нельзя. — Насколько глубоким может быть кризис в России? — Если, как многие надеются, коронавирус во всём мире будет побеждён через месяц, это будет праздник для экономики. Люди снова начнут выходить из дома, больше брать кредитов и больше покупать, жизнь возродится довольно быстро. Но у меня нет такого оптимизма. Дай бог, что перемены к лучшему начнутся в конце года. — А низкие цены на нефть этому не помешают? — Помешают, ясное дело. Бюджетные доходы всё равно будут снижаться, пресловутый ВВП всё равно упадёт. И будет хорошо, если нефть снова станет стоить хотя бы 25–30 долл. за бочку. — Когда это произойдёт? — Невозможно угадать. Аналитики строят сейчас свои прогнозы по ценам, сравнивая добычу нефти и спрос, и утверждают, что рост восстановится после того, как начнут закрываться американские сланцевые месторождения и предложение на рынке уменьшится. Но на самом деле всё будет опять зависеть от ситуации с коронавирусом. Как могут расти спрос и цены на нефть, если самолёты не летают и производства простаивают? И я не думаю, что Россия правильно поступила, вступив в ценовую войну с Саудовской Аравией. Если бы мы сохранили сделку с ОПЕК, было бы лучше. По крайней мере рубль бы так сильно не упал. Деньги «из тумбочки» — МВФ считает, что развитые страны пройдут кризис легче, чем развивающиеся. Почему? — У Германии или у США есть лекарство, которое они всегда принимают, если экономика заболевает, — денежная эмиссия. Они не беспокоятся о том, что в результате случится рост дефицита бюджета или инфляция. Они борются с кризисом, а когда начинается инфляция — с инфляцией. И никаких «кубышек», как у нашего правительства, у большинства успешных государств нет. — Откуда они тогда деньги берут в трудный момент? — «Из тумбочки», как в одном анекдоте. Они много зарабатывают между кризисами, имея диверсифицированную экономику, в отличие от нашей. А мы всё время зависим от цен на нефть и ничего, чтобы слезть с этой иглы, за 30 лет не сделали. Мы единственная страна, у которой национальную валюту периодически трясёт, невзирая на огромные валютные резервы. Опасаясь их активно расходовать, Центробанк в эти дни снова допустил 25-процентную девальвацию рубля, что чревато подорожанием импортируемых товаров и услуг. Усиление финансовой поддержки бизнеса тоже ускорит инфляцию. И всё же в такие времена, как сегодня, нужно выбирать из двух зол меньшее. Людям и бизнесу, особенно малому и среднему, важно просто выжить. Тут, кроме того, чтобы разбрасывать деньги, как с вертолёта, уже ничего не остаётся. Иначе вслед за авиационной, ресторанной, туристической отраслями начнут падать смежные отрасли. И если требуется включить печатный станок, чтобы этого не допустить, — надо включать. Уроки кризиса — Что может измениться в России, когда кризис закончится? — Мы видим сейчас, как важна сильная государственная медицина. Наши врачи и медсёстры самоотверженно борются с эпидемией коронавируса. Но бюджетный кусок, который достаётся медицине, у нас меньше, чем в Европе. Поэтому должно быть принято решение о доведении его до западных стандартов. Настоящая революция произойдет в распространении удаленной работы, которую в кризис вынужденно попробовали даже госучреждения. Выяснилось, что это важно не только для экономии денег на офисах, но и для выживания в трудные времена. Безусловно, потребуется распространять на новые отрасли импортозамещение. Иначе возможно повторение таких ситуаций, как сейчас с антисептическими средствами: спрос фантастический, но в нужном количестве мы их произвести не можем, так как производители зависят от китайского и корейского сырья. И самое главное требование — уход от нефтяной зависимости. — Коронавирус не захватил бы полмира, если бы не глобализация. Заводы в разных странах не останавливались бы, если бы не зависели от импортных комплектующих. Не появится ли теперь стремление к самоизоляции в национальных квартирах? — Вполне возможно. Но страны, которые начнут строить замкнутые экономики, проиграют. Пример — Корея, над которой история поставила потрясающий эксперимент. Открытый миру Юг процветает, закрытый Север бедствует. Ясно, что финансовый капитал, получивший огромную власть в условиях гиперглобализации, — паразит на теле реальной экономики. Ясно, что в условиях свободной торговли более сильные страны навязывают условия более слабым. Но международная производственная кооперация — благо. И конкуренция производителей со всем остальным миром — тоже благо, потому что иначе они начинают делать вещи, которые, кроме как в их стране, никому не нужны. Мы в СССР это уже проходили. Я к тому, что нужен баланс. Я считаю, что человечество, наоборот, должно объединяться для решения своих экономических, социальных, экологических проблем, как оно когда-то объединилось для борьбы с фашизмом. Сейчас общий враг — коронавирус. Но механизма координации действий стран нет. И я очень надеюсь, что новая экономика, которая сформируется в России и в мире после кризиса, пойдёт в сторону социальности. Каждое новое испытание, которое переживает наша страна, показывает, как опасна для общественного здоровья огромная бедность. Такой же протест против зоологического капитализма в духе XIX звучит в других странах. Мир за последние 30 лет возвысил все самые корыстолюбивые и эгоистические человеческие качества. И теперь важно в новом формате восстановить социально-рыночное хозяйство, которое существовало в Европе до 80-х гг. В то же время в новом мире придется искать приемлемый баланс между свободой и безопасностью человека. В силу разных причин экологического, технологического и социального характера резко возрастет роль государства. Но его провалы, как показывает жизнь, могут быть еще опаснее, чем ошибки рынка. Поэтому важно все сделать для того, чтобы развивались демократические институты, обуздывающие аппетиты власть предержащих. А если страх новых кризисов подтолкнет к усилению авторитаризма — это будет шагом в никуда.
