«Завтра я всегда бывала львом». История человека, вылечившегося от шизофрении

«Завтра я постоянно посещала львом». История жителя нашей планеты, вылечившегося от шизофрении Норвежка Арнхильд Лаувенг – психолог, но не обыденный. Прежде чем получить ученую ступень, она провела 10 лет в психиатрических больницах с диагнозом «шизофрения». Ее книжка «Завтра я постоянно посещала львом» – история жителя нашей планеты, прошедшего через ад самого себя и вылечившегося благодаря надежде. Ксения Татарникова 1. «Моя роль была для меня так узка, что вся душа была от этого в ранах, но я не знала, что с сиим поделать… Если в человеке собралось очень много идей, эмоций, эмоций и познаний, с которыми его личность теснее не может совладать, ему охото все это переложить на что-то другое, что находится вне этого «Я». Я переложила свое презрение к самой себе, свою строгость и свои несоразмерно высочайшие требования к себе самой на выдуманного Капитана, и Капитан выкрикивал эти слова, тем самым обнажая всю суровость и несправедливость этих требований. Проблема же содержалась в том, что упаковка скрыла под собой содержание. Я ничего не видела, не считая этих требований, и по мере сил исполняла их в пределах собственных расстроенных способностей. А врачующий персонал видел в этом лишь мою болезнь». 2. «У меня не было рвения «нанести себе физическое повреждение», я устремлялась порезать себя, потому что мне требовалось узреть кровь. Часто, необыкновенно в 1-ый период моей хвори, я ощущала себя некий страшно порожней и дальной, и сероватой, и мертвой. Я опасалась, что в жилах у меня заместо крови течет овсяный кисель, и что в моем теле совершенно не осталось живого тепла, что в нем нет ни искры жизни. Поэтому я расцарапывала себя и резалась, чтоб убедиться, что в жилах у меня течет истинная кровь и что я живой человек, но не мертвый бот с овсяным киселем заместо крови. Ведь кровь - это жизнь». 3. «Я постоянно оставалась где-то там снутри, и я желала и желала такого же самого, чего же желала до этого и чего же по-прежнему желаю на данный момент: это желание жить, развиваться, расти; желание обыкновенной превосходной жизни для меня и для тех, кого я люблю, понимания, убежденности в следующем дне и превосходных, дружеских отношений с иными людьми. Однако, желая содержание оставалось бывшим, форма, в какой оно выражалось, стала таковой искаженной и проституткой, что ни я сама, ни иные не могли в ней ничего понять. Но ежели ты чего-то не разумеешь, это еще не означает, что этого вообщем нельзя понять. Только приходится больше потрудиться для того, чтоб добраться до смысла… Лечить необходимо не какого-то «шизофреника», а жителя нашей планеты с диагнозом шизофрении. А это совершенно другое дело». 4. «Речь шла о предъявляемых к себе требованиях, стремлении управляться с задачками, самоуважении, достоинстве. О борьбе меж желанием быть умницей и желанием быть живым человеком, меж сероватой пустотой и горячей, пульсирующей жизнью… Ведь жизненно главные вопросцы - это кто я таковая, чего же я хочу, кто и что имеет для меня основное значение, каким главным правилам жизни я привыкла следовать и какие из их я хочу сохранить, что я люблю и чего же не люблю, и о чем я мечтаю в последующей жизни. А на эти вопросцы никакой диагноз не дает удовлетворительного ответа…» 5. «Каждый разов, когда я теснее утрачивала надежду либо пробовала лишить себя жизни, когда я попадала в клинику, не успев выполнить загаданое, либо просто переживала очередной кризис, впав в обыкновенное теснее состояние психоза, моя сестра лишь долготерпеливо охала и разговаривала: «Ничего, ничего, все это пройдет, все будет превосходно. Я знаю, что ты забрела в какие-то дебри, а сейчас еще и зарылась в нору, но это не беда!Ты сделала крюк, но быстро выберешься на прямую дорогу»… Она всматривалась так зорко, что рассмотрела то, чего же еще не было. И благодаря тому, что она смогла это рассмотреть, возникло больше шансов на то, что все так и сбудется. И все сбылось». Я проживала свои дни овцой, Между тем как все мое существо рвалось на охоту в саванну. И я покорно шла, куда гнали меня пастухи, с выгона в хлев, из хлева на выгон, Шла туда, где, по их воззрению, надеялось находиться овце, Я же знала, что это ошибочно, И знала, что все это - не навсегда. Ибо Я проживала свои дни овцой. Но постоянно была завтрашним львом. 6. «Потому что насилие что-то меняет в тебе. Хорошо обмысленное применение силы, изготовленное со всей осторожностью и при условии, что предварительно были испробованы все способности сотрудничества, что изготовлено все для того, чтоб информировать жителя нашей планеты и сохранить его самоуважение, дозволяет нанести меньший урон его самоуважению и сохранить ему чуток больше надежды и плюсы. И я это знаю, потому что побывала сама на этом месте. Со мной еще легче было сладить, когда у меня оставалось немножко надежды и самоуважения, чем тогда, когда они были разрушены. Как поет Джейнис Джоплин: «Freedom is just another word for nothing left to lose». Когда у тебя все отнято и тебе нечего больше утрачивать, ни чести, ни самоуважения, ни здоровья, ни работы, ни приятелей, ни грядущего, ни вообщем чего же бы то ни было, ты становишься абсолютно вольным. И страшно опасным человеком. Потому что нет теснее практически ничего, что бы тебя удерживало. Применение силы посещает необходимо. Меня на данный момент теснее не было бы в живых, ежели бы в психиатрических учреждениях было воспрещено использовать силу». 7. «Когда я еще ребенком увидела, что меня желает сожрать дракон, я записала в собственном дневнике, что хочу, чего же бы это ни стоило, живописать всеми красками, какие есть в моем наборе… К раскаянию, с течением времени я выяснила, что даже в здравоохранении находятся люди, которые считали, что основное - это покой, но не решимость и воля. Они считали, что нельзя живописать всеми красками. На мощные чувства они отвечали ужасом либо лекарствами, чтоб с их поддержкою приглушить очень резкие краски и перевоплотить кроваво-красный цвет в пастельно-розовый. Иногда это посещало необходимо сделать на какое-то время для моего же блага, чтоб облегчить боль, которая по другому стала бы непереносимой. Но в длительном плане это не решает трудности. Большие чувства могут быть очень сильными, грубыми, пугающими и даже злобными, но в базе собственной они не посещают вредными. Выйдя из-под контроля, они, правда, могут приводить к опасным поступкам, но сами по себе не представляют опасности. Постепенно я это сообразила, и сообразила благодаря тем людям, которые не опасались мощных эмоций ни в себе, ни в иных. Это были люди, способные вместить мощные чувства и удерживать их в себе с тем, чтоб отпустить их на волю тогда, когда они будут у их под контролем, давая им выход понемногу. Они демонстрировали поступками и своим отношением, что чувства - это превосходно, и научили меня живописать всеми красками. Это было не попросту главно, а имело для меня решающее значение». 8. «…В гостиной был накрыт стол. Свежие цветочки, вышитая скатерть и чашечки с розами. Фамильный сервиз. Самые благовидные и самые лучшие из всей маминой кофейной посуды… Маме не разов приходилось созидать, как я колотила чашечки. Она знала, как молниеносно я способна это сделать. И все таки она выставила на стол свои розовые чашечки с полным доверием ко мне. И я, природно, их не разбила. Естественно, я не подвела маму не обманула ее доверие. Чашечки и сервированный стол звучно разговаривали, как она мне доверяет: «Ты моя дочка, Арнхильд. Ты по-прежнему оцениваешь благовидные вещи, бережно относишься к тому, чем дорожит твоя семья, к ее традициям и к таковым главным вещам, как краса. Ты никогда не можешь дойти до такового безумия, чтоб перебить благовидные и ценные вещи, и никогда хворь не овладеет тобой так, чтоб ты закончила оценивать обыкновенную тебе с юношества красу. Здесь, дома, ты не пациентка с диагнозом «шизофрения», тут ты Арнхильд». И я никогда этого не забуду. После длинных месяцев и лет, прожитых под знаком ожидаемого от меня безумия, зафиксированного в диагнозах и описаниях, я получила несколько ясных майских часов, когда я совместно с чаем, выпитым из тонких фарфоровых чашечек, получила глоток доверия и надежды. Это было великолепно и как разов то, что мне тогда было нужнее всего!» 9. «Всякий, кто пробовал кинуть курить либо грызть ногти, либо поменять какую-либо иную въевшуюся повадку, знает, сколько труда необходимо вложить, чтоб поменять свои обыкновенные реакции. Если ты при всем этом не держишь в разуме собственный вероятный образ в виде здорового, работающего, самостоятельного, одним словом такового, каким ты желаешь быть, жителя нашей планеты, тебе, окончательно, будет чрезвычайно тяжело достигнуть каких-либо конфигураций. Потому-то так вредоносны те стратегии исцеления и та информация, которые отнимают у жителя нашей планеты возможность созидать себя завтрашнего здоровым и мыслить, что, пускай я на данный момент живу в овечьем хлеву, но в дальнейшем когда-нибудь опять буду бежать по вольным саваннам, потому что во мне спят львиные возможности». 10. «Я считаю главным предоставлять людям надежду и веру в то, что для их найдутся какие-то способности, невзирая на серьезность диагноза и тяжесть хвори. Я знаю, что для меня самой, когда я была больна, чрезвычайно много означала бы надежда, потому мне так охото отдать надежду другим… Некоторые мечты сбываются. Некоторые - нет. Когда я обучалась в средней школе, я собиралась стать психологом, заслужить Нобелевскую премию и плясать в балете. Балериной я так не стала, и Нобелевской премии никогда ни за что не получу. Но психологом я стала. И у меня заполненная и занимательная жизнь, так что у меня все превосходно. Для того чтоб ощущать себя превосходно, не непременно необходимо, чтоб исполнились все мечты. И постоянно необходимо, чтоб у тебя была надежда». М. Cешей «Дневник шизофренички»