Закончив собственный рассказ о очень неспокойном понтификате Урбана VIII и немножко отдохнув, я осознал, что никак не сумею уняться, пока не напишу отдельный пост ещё и о одном из второстепенный героев предшествующей истории. Исторические личности они такие, понимаете ли: стоит один разов вскользь упомянуть, так позже не отвяжешься... Не написать о нём было бы нечесно, потому сейчас я расскажу, кем был человек, смертельно расстроивший Урбана в прошлом посте, Великий барон Тосканы Фердинандо II.
* * * *
Отец Фердинандо, ученик, почитатель талантов и попечитель Галилея Великий барон Тосканы Козимо II был обычным воплощением лучших свойств собственного Дома: интеллигентный, разумный, утончённый, устремлённый к прогрессу в его специфичном, вычурном по форме и содержанию барочном понимании. О его политических инициативах разговаривают изредка, желая, судя по тем частицам, что упоминаются, он обещал стать довольно занимательным правителем, пока же ограничивался в управлении государством подбором собственных министров, которым и оставлял решение практических вопросцев. Однако, как это нередко посещало, острый разум и возвышенный дух смешивался в нём со слабеньким болезненным телом(уж не обуславливали ли эти свойства друг дружку), и в феврале 1621–го в возрасте 30 лет он помирает от чахотки.
Фердинандо было 10 лет на момент погибели отца, и правление переходит к тандему регентш: мамы покойного Козимо — бабушке Фердинандо Кристине Лотарингской и мамы Фердинандо Марии Магдалине Австрийской. Лидером в этом тандеме становится свекровь, превосходящая жену и главенством, и разумом, и скопленным за длинные годы жизни в Тоскане политическим воздействием.
Историки обычно видят в периоде регентства католическую реакцию, отход от прогрессивных принципов секуляризации власти, мракобесие и прочее заколачивание "духовных скреп". Если бы фаворитная роль досталась Марии Магдалине Австрийской, а Святой Престол занимал не Папа–интеллектуал Урбан VIII(с рассказа о "светлом" периоде которого я начал этот цикл), а какой–нибудь былой испанский кардинал, вероятно, так бы всё и было. Но было по другому, и в регентстве я вижу логическое продолжение политики Медичи с поправкой на бурные ветры Тридцатилетней войны.
Великое герцогство Тосканское существует на политической карте не в одиночестве: вокруг неё Франция, с которой Тоскана веками поддерживает узкие экономические связи, Папское правительство и Империя Габсбургов. Из этого комплекта, ежели кто–то и быть может обвинён в мракобесии и обскурантизме, то Габсбурги — с их прославленной в веках испанской экзекуцией и эпидемией охоты на ведьм в германских княжествах, которая вспыхнет 2-мя десятелетиями позднее. При этом Папа Урбан VIII, подарком что Понтифик, особенным религиозным фанатизмом не мучается, известен как человек просвещённый и по ключевым постам старается расставлять таковых же(по заключительней мере, ежели не надо пристроить кого–нибудь из собственных родственников, но семья — это святое), а в трудной и опасной дипломатической игре равномерно и осмотрительно склоняется на сторону Франции.
Соответственно, усиление роли папского духовенства в Тоскане периода регентства и уступки Святому Престолу в маленьких вопросцах региональной геополитики — это осознанный и вполне логичный внешнеполитический выбор, но не "высокодуховное" рвение возвратиться к "традиционным ценностям". Естественно, что количество священников во Флоренции возрастает в два раза, и представителям духовенства ворачивается ранее отобранное право занимать светские административные должности. С одной стороны, это стоимость союзнических отношений, с другой — формирование и усиление при своем дворе партии союзника с тем, чтоб у Габсбургов было меньше шансов сожрать герцогиню средством интриг при её же дворе.
При этом Галилей, работающий над "Диалогом о 2-ух главнейших системах мира", продолжает невозбранно воспользоваться прекрасной астрономической обсерваторией и получать не наименее астрономическую зарплату, превосходящую жалование министра, иметь серьёзное воздействие и авторитет при дворе, агрессивно троллить на диспутах духовенство и передвигаться по Италии необыкновенно в великогерцогских носилках(что давало ему весь перечень приемуществ официального дилера Великого барона предположительно на уровне чрезвычайного и полномочного посла).
Одно странноватое, антипросветительское решение регентши, всё–таки, принимают — они воспрещают своим подданным учиться за пределами Тосканы. Однако, идет увидеть, что Флоренция на тот момент — один из огромнейших образовательных центров Европы, и данная мера может рассматриваться, с одной стороны, как классический экономический протекционизм, а с другой — даже как метод сохранить высочайший дух Ренессанса(чтоб студенты не натащили в Тоскану наименее высококачественных дипломов и религиозного фанатизма из более дешёвых институтов).
Тем не наименее, в 1627–ом году семнадцатилетнего Фердинандо посылают в годичное странствие по Европе, чтоб тот расширил свои представления о мире, улучшил образование, завёл нужные знакомства, ну и, окончательно же, немножко перебесился. Ибо сказано: "[i]Не... вступай в беспорядочные половые связи там, где живёшь, не живи там, где... вступаешь в беспорядочные половые связи", а для правителей эта мудрость необыкновенно актуальна. Вернувшись из странствия, Фердинандо II равномерно получает в свои руки бразды правления, желая не сходу, и под присмотром бабушки.
* * * *
![Фердинандо II: от "мирного герцога" до типичного Медичи]()
Мария Магдалина Австрийская. Блюстительница нравственности, что не тяжело увидеть...
К первым годам его полусамостоятельного правления относится довольно занимательный вариант... Мать Фердинандо, Мария Магдалина Австрийская представила ему длиннющий перечень гомосексуалистов, занимающих большие придворные и административные должности:
[i] — Какие меры вы хотят принять, ваше высочество?
Молодой барон берёт перечень, осматривает его и... молча вписывает в него своё имя. Не знаю, как длинно длилась немая сцена, но Мария Магдалина, всё–таки, нашлась с ответом:
[i] — Не сомневаюсь, что добропорядочный барон сделал этот жест необыкновенно для того, чтоб спасти содомитов от заслуженного наказания.
[i] — Какое же наказание вы считаете для их заслуженным?
[i] — Костёр, ваше высочество!
Фердинандо смял перечень и бросил его в огонь:
[i] — Вот... Ваше пожелание теснее исполнено.
* * * *
С первым серьёзным вызовом Фердинандо сталкивается теснее в 1630–ом: на местности Северной и Центральной разжигается еще одна эпидемия чумы. Двадцатилетний барон, вопреки благому обычаю, не кидает свою столицу не бегает куда подальше, а совместно с семьёй остаётся во Флоренции. Это не совершенно лишь добропорядочный жест правителя, готового поделить опасность со своим народом и отдающего тем самым надежду людям; его не устраивает перспектива, отсидевшись в сохранности самому, возвратиться в опустошённый разорённый город. И оставаясь, двадцатилетний барон хочет отдать эпидемии бой, что при тогдашних средствах коммуникации, расхлябанности административного аппарата и противодействии духовенства и купечества, просто, невероятно сделать удалённо.
Бороться с хворью, природу и механику распространения которой разумеешь лишь очень неясно, это тот ещё квест. Ко медли Фердинандо люди теснее кое–как представляли, что чума не просто представляет из себя карательное био орудие Господа, но как–то связана с транспортными потоками, скученностью жителей нашей планеты и недостаточностью гигиены, и юный барон воспринимает против неё меры в пределах собственного разумения, зато твёрдо и поочередно.
Закрывается вольный заезд и выезд из Великого герцогства; люди, въезжающие в большие городка обязаны выдержать долгий карантин; фактически, приостанавливаются экспортно–импортные операции — продукты(что, как мы сейчас знаем, также очень главно)тоже проходят долгую передержку. Больных и "подозреваемых" в хвори изолируют в особых госпиталях, тела и вещи погибших сжигаются. Минимизируется выход мещан на улицы.
Особой образованностью и сознательностью народонаселение не различается и противочумное "чрезвычайное положение", природно, не поддерживает. Духовенство, сильно расплодившееся за заключительные годы, ожидаемо считает первопричиной катастрофы Божественную Волю и хочет драться не со следствием, а нейтрализовывать эту причину — многомилионными крестными ходами и молебнами. Простым людям, в критериях необразованности, недопонимания и кошмара от происходящего, нужна надежда на помощь Высших сил либо, желая бы, на посмертное Спасение, и я даже могу их в этом понять. Однако барон воспрещает массовые мероприятия.
Хуже того, экономика Тосканы чуток наименее, чем вполне состоит из транзитной импортно–экспортной торговли. Ей заняты влиятельнейшие и богатейшие кланы, а на их, в свою очередь, завязана вся местная аристократия. В критериях жёсткого карантина наружная торговля встала, негоцианты утрачивают средства. Естественно, почти все обретают "окна на таможне", и, чтоб драться с чумой, необходимо драться ещё и с коррупцией, но таковых сероватых транзитных операций, всё одинаково, не довольно. Честно разговаривая, я удивлен, что юного правителя–новатора(напомню, что на момент обрисовываемых событий парню 20–22 года, и опыта правления у него очень малюсенько)не скончали каким–нибудь апоплексическим ударом. Возможно, от этого его выручило, как разов, то, что посреди высокопоставленных придворных нашлось довольно жителей нашей планеты, безмерно послушных ему фактически... очень фактически, я имею в виду.
Так либо по другому, Фердинандо бьётся с чумой хоть и вслепую, но решительно и поочередно, и, невзирая на серьёзное противодействие фактически всех слоёв сообщества, одолевает. Эпидемия унесла 10% народонаселения Тосканы, и некие историки пишут, что последствия чумы были чудовищны. Однако, они не учитывают, что два иных великана региона, Милан и Венецианская республика, утратили ориентировочно 50% и 33% народонаселения соответственно, а усреднённые утраты по Северной и Центральной Италии(с учётом малонаселённых и непроезжих сельскохозяйственных территорий)составили 25%. Между каждым десятым и каждым четвёртым, а уж, тем паче, каждым вторым, на мой взор, разница более чем отчётливая.
* * * *
![]()
Молодой Фердинандо II в восточном костюмчике. Кросафчег...
Вслед за чумой прибывает новейший политический вызов: начинается процесс Галилея. Во Флоренции учёному ничего не грозит, Фердинандо всецело поддерживает его, но Папа Урбан VIII грозит притащить Галилея в Рим в кандалах, и он, рассчитывая оправдаться, всё–таки, едет на трибунал сам. Учитывая отношение Великого барона к престарелому учёному, не исключено, что ежели бы он отказался прибыть на трибунал, а Урбан осмелился выполнить своё обещание, "группу захвата" Святого Престола просто вышвырнули бы из Флоренции вон. Во всяком случае, я не могу себе представить, чтоб Фердинандо стерпел позорный силовой захват 1-го из любимейших и влиятельнейших собственных придворных у себя же под носом. А это открытая конфронтация, гарантированное отлучение от Церкви, бунты доли местной аристократии и неминуемая война. Скорее всего, комфортным случаем и предлогом не преминули бы воспользоваться и Габсбурги, а Тоскана была бы неминуемо раздавлена. Однако, разумный старик снимает с юного барона необходимость принимать настолько тяжёлое решение и отправляется в Рим сам.
Поэтому мне непонятно, почему Фердинандо II вспоминают как Великого барона, допустившего процесс над Галилеем. Он сделал, всё что мог, и ещё почти все сделает для собственного "математика и философа" в последующем, но у него просто не было метода спасти его вполне. К тому же, не идет забывать, что на момент событий барону 23 года, и верховодит он всего лет 5, успев, но, настроить против себя вескую часть аристократии и духовенства удачными противочумными мерами... В сущности, он ещё совершенно... "мирный герцог", а вот Урбан VIII — матёрый политик и соперник совершенно другой весовой категории. Поэтому единственное, что он может сделать — это снабжать подследственного обедами из тосканского посольства и всячески содействовать очень мягенькому вердикту.
В итоге, Галилей оказывается в ссылке, в какой, пренебрегая запретительные решения суда, продолжает работать, встречаться с людьми, надиктовывать письма и троллить иезуитов. Фактически, при поддержке Фердинандо возникает "коллективный Галилей", публикующий и распространяющий работы учёного, находящегося под семейным арестом. В частности, конкретно с подачи самого Великого барона младший брат Фердинандо Маттиас Медичи(правдиво разговаривая, не знаю, как это имя обязано звучать по–итальянски)тайком переправляет рукопись воспрещённого "Диалога о 2-ух системах мира" в протестантскую Северную Европу, где она публикуется на нескольких языках. Последняя книжка Галилея "Беседы и математические подтверждения 2-ух новейших наук" также переправляется в Голландию скрыто.
Галилей погиб в январе 1642–го. Фердинандо собирается похоронить его в в базилике Санта–Кроче, где обычно хоронят известнейших флорентийцев, но Урбан воспрещает даже это... И когда в том же году во Флоренцию прибывает недовольный на Урбана Одоардо Фарнезе, Фердинандо прощупывает почву на предмет вероятной острой реакции со стороны Франции и своей аристократии, и открыто вступает в военную антипапскую коалицию, чем описывает её победу(о том, как 1-ая война за Кастро смертельно расстроила Урбана, я писал в прошедший разов). Конечно, история с похоронами не была предпосылкой вступления Тосканы в войну, но история взаимоотношений моих персонажей понятна, и запрет на праздничные похороны вполне мог стать заключительней каплей.
* * * *
![]()
Великий барон с течением времени набирает вес... И не совершенно лишь политический.
Как и его отец, Фердинандо увлечён всяческими инноваторскими аксессуарами и страстно их коллекционирует. Помимо Галилея, во время правления Фердинандо и при его поддержке работает Торричелли, первооткрыватель атмосферного давления и изобретатель барометра.
В 1657–ом году, при нём же и, в веской ступени, за его же счёт другой младший брат Фердинандо, Леопольдо Медичи основывает вторую в Италии и одну из первых в мире Академию Наук. Она получает довольно неустрашимое заглавие "Академия Опыта", что, вроде бы, намекает на новейший принцип познания мира ещё в самом начале Научной Революции. Великий барон выделяет под неё помещение в своей резиденции, ближе к себе, и фактически воспринимает роль в заседаниях Академии.
Помимо техники, Фердинандо живо увлекался экзотическими животными. Доставленными из Индии верблюдами барон воодушевился необыкновенно. Очарованный их грацией, силой, выносливостью и неприхотливостью, он пробует ввести их по всей Тоскане в качестве вьючных животных на подмену ослам и мулам. Коммерческой выгоды это мероприятие в критериях Северной Италии не приносит, да и простолюдины глядят на инноваторскую животину с неким сомнением, потому инициатива проваливается... Но повеселились хорошо.
В лучших традициях собственного Дома, Фердинандо благодетельствует и искусству, но ни 1-го живописца либо стихотворца его поры я вот так навскидку не вспомню. Однако, в том, что Северная Италия закончила рождать гениев от искусства и переключилась на учёных, нет вины моего героя — просто поменялись времена.
* * * *
В 1656–ом в Италию опять прибывает чума. Но механизмы борьбы с ней в Тоскане теснее отработаны, а остальные судари региона тоже выучились брать с Флоренции пример. Меры, в том числе, на межгосударственном уровне, принимаются очень оперативно, жёстко и гармонично, и на местности Северной и Центральной Италии, чуток ли не в первый разов в истории, удаётся недопустить широкомасштабной эпидемии.
В общем, Фердинандо II верховодит вполне удачно и разумно. Но времена изменяются, и конкретно при нём Тоскана равномерно утрачивает своё былое экономическое и внешнеполитическое могущество. Связано это, до этого всего, с беспристрастным конфигурацией структуры спроса в Европе и перераспределением торгашеских потоков. К тому же, стремительно падали цены на шелк и текстиль — главные статьи флорентийского экспорта.
Фердинандо пробует противиться либо, желая бы, смягчить падение экономики: учреждает благотворительные фонды для поддержки самым бедным, начинает масштабные публичные стройки, чтоб хоть как–то понизить безработицу, старается поддерживать необыкновенную экономическую зону Ливорно, но тем самым лишь снимает более болезненные симптомы. Повлиять на макроэкономические процессы и приостановить ход истории он, природно, не может.
В 1670–ом году, на шестидесятом году жизни и 40 втором году правления Фердинандо II серьёзно заболел(по неким источникам, инфаркт). Медики используют все доступные им на тот момент средства, включая входящее в моду кровопускание, извлечение камня из мочевого пузыря, прижигания и порошки в нос. В конце концов ему даже проводят довольно–таки трудную врачебную функцию: "[i]Наконец разобрали на доли 4 живых голубей и внутренности приложили ко лбу", но, невзирая, а вероятно, и благодаря старательному исцелению, барон помирает.
Так, на мой взор, без всякой его вины, Фердинандо II становится заключительным из Великих баронов Тосканы, кто был благороден собственных могущественных и известных предков.
* * * *
Отец Фердинандо, ученик, почитатель талантов и попечитель Галилея Великий барон Тосканы Козимо II был обычным воплощением лучших свойств собственного Дома: интеллигентный, разумный, утончённый, устремлённый к прогрессу в его специфичном, вычурном по форме и содержанию барочном понимании. О его политических инициативах разговаривают изредка, желая, судя по тем частицам, что упоминаются, он обещал стать довольно занимательным правителем, пока же ограничивался в управлении государством подбором собственных министров, которым и оставлял решение практических вопросцев. Однако, как это нередко посещало, острый разум и возвышенный дух смешивался в нём со слабеньким болезненным телом(уж не обуславливали ли эти свойства друг дружку), и в феврале 1621–го в возрасте 30 лет он помирает от чахотки.
Фердинандо было 10 лет на момент погибели отца, и правление переходит к тандему регентш: мамы покойного Козимо — бабушке Фердинандо Кристине Лотарингской и мамы Фердинандо Марии Магдалине Австрийской. Лидером в этом тандеме становится свекровь, превосходящая жену и главенством, и разумом, и скопленным за длинные годы жизни в Тоскане политическим воздействием.
Историки обычно видят в периоде регентства католическую реакцию, отход от прогрессивных принципов секуляризации власти, мракобесие и прочее заколачивание "духовных скреп". Если бы фаворитная роль досталась Марии Магдалине Австрийской, а Святой Престол занимал не Папа–интеллектуал Урбан VIII(с рассказа о "светлом" периоде которого я начал этот цикл), а какой–нибудь былой испанский кардинал, вероятно, так бы всё и было. Но было по другому, и в регентстве я вижу логическое продолжение политики Медичи с поправкой на бурные ветры Тридцатилетней войны.
Великое герцогство Тосканское существует на политической карте не в одиночестве: вокруг неё Франция, с которой Тоскана веками поддерживает узкие экономические связи, Папское правительство и Империя Габсбургов. Из этого комплекта, ежели кто–то и быть может обвинён в мракобесии и обскурантизме, то Габсбурги — с их прославленной в веках испанской экзекуцией и эпидемией охоты на ведьм в германских княжествах, которая вспыхнет 2-мя десятелетиями позднее. При этом Папа Урбан VIII, подарком что Понтифик, особенным религиозным фанатизмом не мучается, известен как человек просвещённый и по ключевым постам старается расставлять таковых же(по заключительней мере, ежели не надо пристроить кого–нибудь из собственных родственников, но семья — это святое), а в трудной и опасной дипломатической игре равномерно и осмотрительно склоняется на сторону Франции.
Соответственно, усиление роли папского духовенства в Тоскане периода регентства и уступки Святому Престолу в маленьких вопросцах региональной геополитики — это осознанный и вполне логичный внешнеполитический выбор, но не "высокодуховное" рвение возвратиться к "традиционным ценностям". Естественно, что количество священников во Флоренции возрастает в два раза, и представителям духовенства ворачивается ранее отобранное право занимать светские административные должности. С одной стороны, это стоимость союзнических отношений, с другой — формирование и усиление при своем дворе партии союзника с тем, чтоб у Габсбургов было меньше шансов сожрать герцогиню средством интриг при её же дворе.
При этом Галилей, работающий над "Диалогом о 2-ух главнейших системах мира", продолжает невозбранно воспользоваться прекрасной астрономической обсерваторией и получать не наименее астрономическую зарплату, превосходящую жалование министра, иметь серьёзное воздействие и авторитет при дворе, агрессивно троллить на диспутах духовенство и передвигаться по Италии необыкновенно в великогерцогских носилках(что давало ему весь перечень приемуществ официального дилера Великого барона предположительно на уровне чрезвычайного и полномочного посла).
Одно странноватое, антипросветительское решение регентши, всё–таки, принимают — они воспрещают своим подданным учиться за пределами Тосканы. Однако, идет увидеть, что Флоренция на тот момент — один из огромнейших образовательных центров Европы, и данная мера может рассматриваться, с одной стороны, как классический экономический протекционизм, а с другой — даже как метод сохранить высочайший дух Ренессанса(чтоб студенты не натащили в Тоскану наименее высококачественных дипломов и религиозного фанатизма из более дешёвых институтов).
Тем не наименее, в 1627–ом году семнадцатилетнего Фердинандо посылают в годичное странствие по Европе, чтоб тот расширил свои представления о мире, улучшил образование, завёл нужные знакомства, ну и, окончательно же, немножко перебесился. Ибо сказано: "[i]Не... вступай в беспорядочные половые связи там, где живёшь, не живи там, где... вступаешь в беспорядочные половые связи", а для правителей эта мудрость необыкновенно актуальна. Вернувшись из странствия, Фердинандо II равномерно получает в свои руки бразды правления, желая не сходу, и под присмотром бабушки.
* * * *
Мария Магдалина Австрийская. Блюстительница нравственности, что не тяжело увидеть...
К первым годам его полусамостоятельного правления относится довольно занимательный вариант... Мать Фердинандо, Мария Магдалина Австрийская представила ему длиннющий перечень гомосексуалистов, занимающих большие придворные и административные должности:
[i] — Какие меры вы хотят принять, ваше высочество?
Молодой барон берёт перечень, осматривает его и... молча вписывает в него своё имя. Не знаю, как длинно длилась немая сцена, но Мария Магдалина, всё–таки, нашлась с ответом:
[i] — Не сомневаюсь, что добропорядочный барон сделал этот жест необыкновенно для того, чтоб спасти содомитов от заслуженного наказания.
[i] — Какое же наказание вы считаете для их заслуженным?
[i] — Костёр, ваше высочество!
Фердинандо смял перечень и бросил его в огонь:
[i] — Вот... Ваше пожелание теснее исполнено.
* * * *
С первым серьёзным вызовом Фердинандо сталкивается теснее в 1630–ом: на местности Северной и Центральной разжигается еще одна эпидемия чумы. Двадцатилетний барон, вопреки благому обычаю, не кидает свою столицу не бегает куда подальше, а совместно с семьёй остаётся во Флоренции. Это не совершенно лишь добропорядочный жест правителя, готового поделить опасность со своим народом и отдающего тем самым надежду людям; его не устраивает перспектива, отсидевшись в сохранности самому, возвратиться в опустошённый разорённый город. И оставаясь, двадцатилетний барон хочет отдать эпидемии бой, что при тогдашних средствах коммуникации, расхлябанности административного аппарата и противодействии духовенства и купечества, просто, невероятно сделать удалённо.
Бороться с хворью, природу и механику распространения которой разумеешь лишь очень неясно, это тот ещё квест. Ко медли Фердинандо люди теснее кое–как представляли, что чума не просто представляет из себя карательное био орудие Господа, но как–то связана с транспортными потоками, скученностью жителей нашей планеты и недостаточностью гигиены, и юный барон воспринимает против неё меры в пределах собственного разумения, зато твёрдо и поочередно.
Закрывается вольный заезд и выезд из Великого герцогства; люди, въезжающие в большие городка обязаны выдержать долгий карантин; фактически, приостанавливаются экспортно–импортные операции — продукты(что, как мы сейчас знаем, также очень главно)тоже проходят долгую передержку. Больных и "подозреваемых" в хвори изолируют в особых госпиталях, тела и вещи погибших сжигаются. Минимизируется выход мещан на улицы.
Особой образованностью и сознательностью народонаселение не различается и противочумное "чрезвычайное положение", природно, не поддерживает. Духовенство, сильно расплодившееся за заключительные годы, ожидаемо считает первопричиной катастрофы Божественную Волю и хочет драться не со следствием, а нейтрализовывать эту причину — многомилионными крестными ходами и молебнами. Простым людям, в критериях необразованности, недопонимания и кошмара от происходящего, нужна надежда на помощь Высших сил либо, желая бы, на посмертное Спасение, и я даже могу их в этом понять. Однако барон воспрещает массовые мероприятия.
Хуже того, экономика Тосканы чуток наименее, чем вполне состоит из транзитной импортно–экспортной торговли. Ей заняты влиятельнейшие и богатейшие кланы, а на их, в свою очередь, завязана вся местная аристократия. В критериях жёсткого карантина наружная торговля встала, негоцианты утрачивают средства. Естественно, почти все обретают "окна на таможне", и, чтоб драться с чумой, необходимо драться ещё и с коррупцией, но таковых сероватых транзитных операций, всё одинаково, не довольно. Честно разговаривая, я удивлен, что юного правителя–новатора(напомню, что на момент обрисовываемых событий парню 20–22 года, и опыта правления у него очень малюсенько)не скончали каким–нибудь апоплексическим ударом. Возможно, от этого его выручило, как разов, то, что посреди высокопоставленных придворных нашлось довольно жителей нашей планеты, безмерно послушных ему фактически... очень фактически, я имею в виду.
Так либо по другому, Фердинандо бьётся с чумой хоть и вслепую, но решительно и поочередно, и, невзирая на серьёзное противодействие фактически всех слоёв сообщества, одолевает. Эпидемия унесла 10% народонаселения Тосканы, и некие историки пишут, что последствия чумы были чудовищны. Однако, они не учитывают, что два иных великана региона, Милан и Венецианская республика, утратили ориентировочно 50% и 33% народонаселения соответственно, а усреднённые утраты по Северной и Центральной Италии(с учётом малонаселённых и непроезжих сельскохозяйственных территорий)составили 25%. Между каждым десятым и каждым четвёртым, а уж, тем паче, каждым вторым, на мой взор, разница более чем отчётливая.
* * * *
Молодой Фердинандо II в восточном костюмчике. Кросафчег...
Вслед за чумой прибывает новейший политический вызов: начинается процесс Галилея. Во Флоренции учёному ничего не грозит, Фердинандо всецело поддерживает его, но Папа Урбан VIII грозит притащить Галилея в Рим в кандалах, и он, рассчитывая оправдаться, всё–таки, едет на трибунал сам. Учитывая отношение Великого барона к престарелому учёному, не исключено, что ежели бы он отказался прибыть на трибунал, а Урбан осмелился выполнить своё обещание, "группу захвата" Святого Престола просто вышвырнули бы из Флоренции вон. Во всяком случае, я не могу себе представить, чтоб Фердинандо стерпел позорный силовой захват 1-го из любимейших и влиятельнейших собственных придворных у себя же под носом. А это открытая конфронтация, гарантированное отлучение от Церкви, бунты доли местной аристократии и неминуемая война. Скорее всего, комфортным случаем и предлогом не преминули бы воспользоваться и Габсбурги, а Тоскана была бы неминуемо раздавлена. Однако, разумный старик снимает с юного барона необходимость принимать настолько тяжёлое решение и отправляется в Рим сам.
Поэтому мне непонятно, почему Фердинандо II вспоминают как Великого барона, допустившего процесс над Галилеем. Он сделал, всё что мог, и ещё почти все сделает для собственного "математика и философа" в последующем, но у него просто не было метода спасти его вполне. К тому же, не идет забывать, что на момент событий барону 23 года, и верховодит он всего лет 5, успев, но, настроить против себя вескую часть аристократии и духовенства удачными противочумными мерами... В сущности, он ещё совершенно... "мирный герцог", а вот Урбан VIII — матёрый политик и соперник совершенно другой весовой категории. Поэтому единственное, что он может сделать — это снабжать подследственного обедами из тосканского посольства и всячески содействовать очень мягенькому вердикту.
В итоге, Галилей оказывается в ссылке, в какой, пренебрегая запретительные решения суда, продолжает работать, встречаться с людьми, надиктовывать письма и троллить иезуитов. Фактически, при поддержке Фердинандо возникает "коллективный Галилей", публикующий и распространяющий работы учёного, находящегося под семейным арестом. В частности, конкретно с подачи самого Великого барона младший брат Фердинандо Маттиас Медичи(правдиво разговаривая, не знаю, как это имя обязано звучать по–итальянски)тайком переправляет рукопись воспрещённого "Диалога о 2-ух системах мира" в протестантскую Северную Европу, где она публикуется на нескольких языках. Последняя книжка Галилея "Беседы и математические подтверждения 2-ух новейших наук" также переправляется в Голландию скрыто.
Галилей погиб в январе 1642–го. Фердинандо собирается похоронить его в в базилике Санта–Кроче, где обычно хоронят известнейших флорентийцев, но Урбан воспрещает даже это... И когда в том же году во Флоренцию прибывает недовольный на Урбана Одоардо Фарнезе, Фердинандо прощупывает почву на предмет вероятной острой реакции со стороны Франции и своей аристократии, и открыто вступает в военную антипапскую коалицию, чем описывает её победу(о том, как 1-ая война за Кастро смертельно расстроила Урбана, я писал в прошедший разов). Конечно, история с похоронами не была предпосылкой вступления Тосканы в войну, но история взаимоотношений моих персонажей понятна, и запрет на праздничные похороны вполне мог стать заключительней каплей.
* * * *
Великий барон с течением времени набирает вес... И не совершенно лишь политический.
Как и его отец, Фердинандо увлечён всяческими инноваторскими аксессуарами и страстно их коллекционирует. Помимо Галилея, во время правления Фердинандо и при его поддержке работает Торричелли, первооткрыватель атмосферного давления и изобретатель барометра.
В 1657–ом году, при нём же и, в веской ступени, за его же счёт другой младший брат Фердинандо, Леопольдо Медичи основывает вторую в Италии и одну из первых в мире Академию Наук. Она получает довольно неустрашимое заглавие "Академия Опыта", что, вроде бы, намекает на новейший принцип познания мира ещё в самом начале Научной Революции. Великий барон выделяет под неё помещение в своей резиденции, ближе к себе, и фактически воспринимает роль в заседаниях Академии.
Помимо техники, Фердинандо живо увлекался экзотическими животными. Доставленными из Индии верблюдами барон воодушевился необыкновенно. Очарованный их грацией, силой, выносливостью и неприхотливостью, он пробует ввести их по всей Тоскане в качестве вьючных животных на подмену ослам и мулам. Коммерческой выгоды это мероприятие в критериях Северной Италии не приносит, да и простолюдины глядят на инноваторскую животину с неким сомнением, потому инициатива проваливается... Но повеселились хорошо.
В лучших традициях собственного Дома, Фердинандо благодетельствует и искусству, но ни 1-го живописца либо стихотворца его поры я вот так навскидку не вспомню. Однако, в том, что Северная Италия закончила рождать гениев от искусства и переключилась на учёных, нет вины моего героя — просто поменялись времена.
* * * *
В 1656–ом в Италию опять прибывает чума. Но механизмы борьбы с ней в Тоскане теснее отработаны, а остальные судари региона тоже выучились брать с Флоренции пример. Меры, в том числе, на межгосударственном уровне, принимаются очень оперативно, жёстко и гармонично, и на местности Северной и Центральной Италии, чуток ли не в первый разов в истории, удаётся недопустить широкомасштабной эпидемии.
В общем, Фердинандо II верховодит вполне удачно и разумно. Но времена изменяются, и конкретно при нём Тоскана равномерно утрачивает своё былое экономическое и внешнеполитическое могущество. Связано это, до этого всего, с беспристрастным конфигурацией структуры спроса в Европе и перераспределением торгашеских потоков. К тому же, стремительно падали цены на шелк и текстиль — главные статьи флорентийского экспорта.
Фердинандо пробует противиться либо, желая бы, смягчить падение экономики: учреждает благотворительные фонды для поддержки самым бедным, начинает масштабные публичные стройки, чтоб хоть как–то понизить безработицу, старается поддерживать необыкновенную экономическую зону Ливорно, но тем самым лишь снимает более болезненные симптомы. Повлиять на макроэкономические процессы и приостановить ход истории он, природно, не может.
В 1670–ом году, на шестидесятом году жизни и 40 втором году правления Фердинандо II серьёзно заболел(по неким источникам, инфаркт). Медики используют все доступные им на тот момент средства, включая входящее в моду кровопускание, извлечение камня из мочевого пузыря, прижигания и порошки в нос. В конце концов ему даже проводят довольно–таки трудную врачебную функцию: "[i]Наконец разобрали на доли 4 живых голубей и внутренности приложили ко лбу", но, невзирая, а вероятно, и благодаря старательному исцелению, барон помирает.
Так, на мой взор, без всякой его вины, Фердинандо II становится заключительным из Великих баронов Тосканы, кто был благороден собственных могущественных и известных предков.