1. Перед грозой 1812 года
В 1809 году заключительного российского генерал–фельдмаршала графа Михаила Федотовича Каменского зарубили топорами собственные крепостные. Император Александр Павлович не спешил с новенькими назначениями — болезненно относился к хоть какой конкуренции на военном поприще. Отсюда закомплексованность и дистанция меж собой и подданными. Типичная византийская черта: внушать любовь близких жителей нашей планеты и бояться проникновенных; так что места Кутузову в российской армии не было, — он всего только получил графский титул за великие победы на турецком фронте в мае 1812–го.
Победитель шведов в войне за Финляндию Михаил Богданович Барклай–де–Толли был назначен боевым министром за два года до войны с Наполеоном и мгновенно заполучил массу недругов. Российский подданный в 3-ем поколении, курляндец с норманнскими корнями имел прохладный нрав и полное неимение связей при императорском дворе. Идеальная кандидатура для Александра I. Успел перед войной провести жизненно главные реформы, в частности — привёл в порядок службу картографии. Представил оборонительный план противодействия Наполеону. Вот оно, ключевое свойство — «оборонительный».
2. Полысел на службе
Как полковник прусского генерального штаба фон Пфуль смог залезть в голову российскому императору?А вот смог: пересыпанной военными определениями наукообразной риторикой и опять–таки невыполнимостью претендовать на самостоятельную роль. Это была невозможная карьера — наикрупнейший военный спец, свежеиспечённый генерал–майор российской армии, основной военный советчик. Через месяц орден Святой Анны I класса с клинками, а через два года чин генерал–лейтенанта. Именно ему было доверено составление плана войны с Наполеоном.
Труд в несколько сот страничек был с восторгом принят Александром. Неважно, что былой прусский генштабист был незапятнанным кабинетным теоретиком, исповедовавшим военное искусство времён прусского короля Фридриха II и семилетней войны ушедшего века, в его плане было главное — генеральное схватка, в каком будет разгромлен «похититель Европы».
3. Лагерь на Западной Двине как подражание Бунцловскому лагерю Фридриха II
Это гениально, мыслил правитель, всё как по ноткам. Мы расчленим нашу Западную армию на две доли. Бонапарт всеми мощами обрушится на 1–ю, которая приманит его в заблаговременно укреплённый Дрисский лагерь, нанесёт на несокрушимой позиции решающий урон, а тем временем 2–я армия ударом с фланга довершит дело. Война выиграна!Сколько там боец у... нууу, двести тысяч, наверняка, максимум триста.
Корсиканец, в отличие от педанта Пфуля, был готовым к импровизации практиком: приготовляясь к далекому походу, он, против европейских стандартов, нашпиговал корпуса двойным количеством дивизий, а дивизии — тройным и даже пятерным количеством бригад — в зависимости от свойства командира. Количество батальонов в полках также было увеличено. Формальный способ подсчёта сил соперника оказался фатально несостоятельным — ошиблись практически в три раза. Помните из школьной истории — «нашествие двунадесяти языков»?
Александр I сходу отдал понять: неважно какая критика плана фон Пфуля будет расценена как покушение на сакральную императорскую власть. Потребовались великие усилия, чтоб уверить правителя в обратном. Со всех сторон он слышал: положение выбрано очень безуспешно, возвышенности вокруг лагеря дозволяют его свободный расстрел артиллерией, бессчетные овраги на его местности не дозволяют войскам маневрировать, а со стороны реки совсем нет никаких укреплений. Надо напомнить, что план лагеря был разработан способом тыка в карту в петербургском кабинете.
Решил дело военный совет 29 июня, перед которым российского правителя прокатили по Дрисскому лагеря в сопровождении инженер–полковника Мишо, который «на пальцах» объяснил Александру трагические для армии несуразности диспозиции.
Карл Людвиг фон Пфуль правдиво, как умел, служил России, и в 1814 году был назначен посланцем в Нидерланды.