Это рассказ о том, как ошибки наших близких иногда... - «Анекдоты»

Это рассказ о том, как ошибки наших близких иногда совершенно неожиданно приводят к очень даже положительным результатам.
Было это где-то в середине семидесятых годов прошлого столетия...
- Вася! Мы пошли, а то уже опаздываем, - крикнула из коридора мама. - Не забудь по дороге в школу отправить Машино письмо. Конверты и марки - в серванте. Ты адрес знаешь?
- Да знаю, знаю! Наизусть помню, - крикнул в ответ Вася. - Каждое воскресенье по телевизору бубнят, - добавил он вполголоса, не отрываясь от чтения.
Тут кто-то дёрнул его за рукав. Вася обернулся. Перед ним стояла упакованная для зимнего похода в детский сад младшая сестрёнка - этакий колобок из валенок, шубеек и шапочек, перепоясанный крест-на-крест, как петроградский матрос пулемётной лентой, широченным пуховым платком.
- Васенька, ты отправишь мой рисунок, правда? - глухо пропищала она из-под шарфика, глядя на брата большими серьёзными глазами.
- У-у... - с досадой промычал Вася, но тут из прихожей вернулась мама, схватила сестрёнку в охапку и они, наконец, ушли.
Вася читал ещё минут двадцать; потом, взглянув на часы, с сожалением закрыл книгу - пора было идти в школу. Уже одевшись, он вдруг вспомнил про письмо. Он достал конверт, сунул в него рисунок, подписанный внизу большими печатными буквами "В КАЖДОМ РИСУНКЕ - СОЛНЦЕ" с небольшой сопроводительной запиской, написанной мамой, заклеил его, налепил марку и быстренько написал адреса получателя и отправителя. А так как было Васе всего двенадцать лет и был он увлечён, как и большинство мальчишек его возраста, чтением детективов, то и голова его была забита всякими Юлиан-Семёновыми, Шерлок-Холмсами и прочими пляшущими человечками. Ну, и нацарапал он совершенно автоматически в графе "Кому" вместо "Москва, Шаболовка, 37" - "Москва, Петровка, 38". Индекс получателя он не написал вообще - забыл. По дороге в школу он затолкал письмо в почтовый ящик местного поселкового почтового отделения.
Сотрудник почтового отделения, работник опытный и отзывчивый, привыкший к тому, что сельские бабули-дедули не всегда могут совладать со внесением в специальные квадратики специальных цифирок индекса, привычно заглянул в свой каталог и вписал индекс почтового отделения, к которому относилась Петровка, 38. Тем более, что обратным адресом был указан адрес местного участкового - кто знает, может, тот решил отправить какую-нибудь информацию в обход официальных каналов?
Сотруднице МУРа, отвечавшей за корреспонденцию, после того, как она распечатала письмо, потребовалось ровно двадцать секунд на то, чтобы разобраться в ситуации - несомненная ошибка. Но у неё у самой была маленькая дочурка и она, вместо того, чтобы отправить письмо в мусорную корзину, вложила его в новый конверт, написала правильный адрес - "113162, Москва, Шаболовка 37, "В каждом рисунке - солнце" - и, привычным движением тиснув фирменный штемпель Московского Уголовного Розыска, отправила письмо в ящик с исходящими и тут же о нём забыла.
Через пару дней на телестудии состоялся разбор предстоящих полётов...
- А я говорю - покажешь! - с ненавистью глядя на конверт со штемпелем, говорил режиссёр телепередачи.
- Да?! А что я в сопроводиловке сказать должна?! - нервно затягиваясь сигаретой, парировала ведущая, - А? "А этот рисунок нам прислала Машенька из МУРа? Которая, когда вырастет, хочет работать как и её мама - дояркой?" Так, что ли?! Да вы только на это посмотрите! - и она сунула режиссёру под нос злополучный рисунок. На рисунке была изображена корова величиной с дом. То, что это именно корова, можно было понять только по рогам и тщательно нарисованному, многажды обведённому коричневым карандашом огромному вымени. Особенно выделялся на этом вымени один сосок, явно пририсованный позже остальных - он торчал как-то в сторону и был обведён совсем уж жирно. Несомненно, ребёнок, добиваясь максимальной реалистичности, неоднократно бегал в коровник, чтобы уточнить количество коровьих сисек (совсем, как Остап Бендер со своим "Сеятелем"). Под выменем стоял подойник величиной с детское ведёрко, а само вымя обнимала тонкими дугообразными руками какая-то сидящая на табуретке и плотоядно ухмыляющаяся тётка.
- Млин... - скрежетнул зубами режиссёр, - совсем они там оxpенели... А это кто? - Он ткнул пальцем в чувака в фуражке и с погонами, который маячил на рисунке на заднем плане, в уголке, как раз под лучами непременного солнца.
- Не знаю... Папаша, наверное - кто же ещё? - ответила ведущая и предложила: - Послушайте, может им позвонить? Надо же как-то разобраться...
- Позвонить? А, может, лучше персонально туда поехать? - сказал режиссёр (а про себя подумал: "С вещами, блин..." - он недавно купил дачу). - Ладно. В общем, так: ты - он ткнул пальцем в сторону ведущей - покажешь рисунок и скажешь просто - девочка живёт в Москве. А ты - он ткнул пальцем в сторону лохматого кинооператора, который до того, жуя импортную жвачку, с интересом наблюдал за дискуссией - смотри мне! На этот рисунок - не более пяти секунд. Тем более, что запись. Сделаете. Всё...
- Папа! Папа! - девочка выбежала навстречу вернувшемуся с работы отцу, - мой рисунок по телевизору показали!
Отец подхватил её на руки.
- Только они почему-то сказали, что мы в Москве живём, - щебетала она.
- Да? В Москве? Ну, это они что-то напутали, тюхи... - сказал отец, и, глядя в лучащиеся счастьем глаза дочери, прошептал: - Ах ты, солнышко ты моё...