Мой дом на горе

Помню темное мерзлое утро. Я глубоко снутри себя – крошечный сонный комочек тепла среди безбрежного мороза. Долго, безгранично, безгранично продолжается за Полярным кругом зима – бесконечная ледяная ночь. Мама больно тащит за руку, дергает раздраженно. Мы опаздываем в ребяческий садик «Чипполино», где неприятные запахи лезут из туалета и с кухни, где бесстрастная воспиталка и тошнотворные пенки в какао и комки в каше. Североморск. Фото: severomorsk.my1.ru Папа ушел осенью. Махнул мне рукою, усмехнулся: «Я на рыбалку!» И ушел. Весной стало полегче. Постепенно осел и растаял грязный снег, ручьями утек толстый лед. Когда нас из ребяческого садика выводят на прогулку и освещает солнышко – усмешку сдержать невероятно! Наша младшая группа вбегает на площадку, где теснее гуляют детки поветше. Я замешкался, приотстал, и налетел на пристальный взор мальчугана из песочницы. Мальчик поманил лопаткой. «Смотри!» – копнул он собственной лопаткой ямку в песке. Я заглянул. В ямке стояла грязная вода. «Я ребяческий сад утоплю. И твой дом утоплю», – отдельно проговорил злобной мальчик, смотря в мои глаза. Ужас отсек глухой стеной солнечный мир. Будто обрушилась ледяная Полярная ночь. Ноги подломились и кончился воздух. Всю прогулку мальчик монотонно ковырял лопаткой в собственной ямке, повторяя: «Детский сад утоплю, и твой дом утоплю». Я ничего не видел от слез. По дороге домой мать была необыкновенно раздражена: я брел молча, угрюмо смотря под ноги. Обычно-то я оживленно щебетал – и это ее тоже постоянно сердило. Пережитый кошмар продолжал ледяной грязной водой заливать мой дом и немилый ребяческий сад. Мама больно тащила и дергала за руку, и сразу я продолжал посиживать около той ямки в песке. Наверное, всю ночь я беззвучно проревел, оплакивая неминуемую погибель от наводнения. Один против беспощадного мира. Маме нельзя ничего разговаривать о бедах и радостях, о победах и поражениях. О нестерпимом страхе. Маму надобно оберегать. А то она станет вопить, браниться и больно побьет. А позже, когда я засну на зареванной подушечке, растормошит и будет больно тискать и вопить, и вопить, и просить помилования, и это вдвойне нестерпимо. Назавтра тот мальчик в песочнице теснее ожидал, ожидал конкретно меня. Я подошел и молча сел на свое вчерашнее место перед ямкой в песке. Воды кошмара сомкнулись высоко надобно мной, опять отсекли от света и жизни. Слезы капали с подбородка. Вечером за мной в садик неожиданно пришел папа!Он возвратился с рыбалки. Мне не выговорить слово «БМРТ» – «большой морозильный траулер». Я не выговариваю букву «р». На траулере папа надолго-надолго уходит в Атлантику. Папа веселый и поддатый. Я не могу разъяснить смысл слова «поддатый», но это видно – он таковой веселый, гулкий и щедрый. А я задавлен страхом и усмехаюсь через силу, словно личико промерзло в пурге. Папа неумело подсобляет мне одеться, мы уходим из садика. Мы отступаем совершенно немножко и останавливаемся. Папа спускается передо мной на корточки, внимательно и озадаченно дышит в личико сильными надежными ароматами. Не может словить взор, не может: мои глаза видят лишь кошмар, потоп и погибель. – Что случилось, сынок? Слезы проталкиваются неудержимым потоком. Соленая вода потопа отгораживает меня от суши, швыряет на самое дно. Папа просто и ловко выдергивает меня на поверхность: – А ты скажи ему, что твой дом на горе! Я ошеломленно глотаю воздух. По дороге домой я говорю-говорю-говорю, сочиняю радостное, мы хохочем. В разуме вращается неостановимый волчок. Не пренебрегать, не пренебрегать, не пренебрегать: мой дом на горе! Североморск. Фото: Роман Поликарпов, В постели длинно лежу с раскрытыми во сумрак очами. Из соседней комнаты звякают посудой и бубнят гости, и различается песня: «Не пройдёт и полгода, и я появлюсь, чтоб опять уйти, чтоб опять уйти на полгода». Я опять и опять взвешиваю спасительные слова. «Все так!Вот залив, от него необходимо подняться на улицу Сивко. Она выше залива. Потом улица Сафонова – она еще выше. А мой дом на Корабельной – на сопке. Это совершенно высоко. Мой дом на горе!» Наутро ожесточенный мальчик опять ожидал меня в песочнице. Я помчался к нему, торжествующе и нетерпеливо ловя наизловещий взор. Он забеспокоился, недоуменно привстал навстречу. «Мой дом на горе!Мой дом на горе!» – голошу отрадно и победоносно. Его личико съежилось, и он заревел злобными слезами. А я полетел освобождено навстречу играм, счастью и солнцу. Вечером за мной придет папа. Он разумнее хоть какого кошмара и злобна. Мой дом на горе.