Закончился 1-ый семестр в техникуме. Я приехала домой на зимние каникулы. Поздоровавшись с матерью и девятилетним братом, иду в комнату к нездоровой бабушке, которая сейчас живет у нас. Присев на край ее кровати, набираю воздух для приветствия — мама предупредила, что бабушка стала плохо слышать.
— Как твои дела?! — голошу я ей в ухо.
— Чего орёшь?— бабушка приподнимается, чтоб обнять меня. — Тебе та паскуда теснее наговорила, что я оглохла и сдурела?
Услышав огорчительные слова, мама вбегает в комнату.
— Как вам не постыдно?— вопит она. — Сутками кручусь около вас, а в ответ — паскуда!
— Посуда?Какая посуда?— безвинно спрашивает бабушка. — Глухая тетеря.
— Жалуется, что ничего не видит, — злобно шепчет мне мама, — а вчера захожу: посиживает тихонечко, мой халатик перешивает под себя.
— Не верь, внучка, всё брешет, — разговаривает бабушка так, словно мы с ней одни.
— Тьфу на вас!— мама замахивается на нее кухонным полотенцем и выходит из комнаты.
Полуденное зимнее солнце заглядывает в окно нашего девятого этажа, заливая белоснежным светом бабушкину комнату. Раньше это была спальня папы. Бабуся внимательно глядит на меня, наверняка, догадавшись о моих печальных думах. Она постоянно была внимательной к внукам, расспрашивала нас о садике, о школе. А мы, много ли знаем о ней?
— Бабуся, а расскажи про войну.
— Что говорить... Нас в 40 3-ем — мне пятнадцать как разов исполнилось — погнали с иными девчатами в Германию на германцев работать.
— Представляю, как вопила твоя мама.
— Горя хватило. Только брата помянули — попал под фашистский танк, — вспоминает бабушка. — Перед отправкой в Германию нас свезли в сельсовет, а позже посадили в душегубку.
— Что такое душегубка?
— Грузовик таковой, накрытый брезентом. В нем нас повезли на основной вокзал и продержали там два дня. Матуся приехали, упрашивали коменданта не забирать меня. И беседовать никто не захотел. Так мама возвратились с моей старшей сестрой: берите тогда, изверги, Шурочку, она хоть посильнее, лишь малую отпустите, пропадет же девка. Забрали нас обеих.
— А почему она не возвратилась из Германии?Что с ней сделали?
Бабушка не любит затрагивать эту тему. Да и на данный момент разговаривает с неохотой.
— Два года мы с сестрой работали у немца на ферме. Всяко было, но терпеть можнож. А в зимний период 40 5-ого нас перевели в лагерь труда. Там теснее и бича по хребту получать доводилось, и животик от работы надорвать.
— А в мае вас отпустили, когда война кончилась, — продолжаю я за нее.
— Мы про победу не сходу узнали. Немцы, что нас глядели, удрали, а союзники еще не пришли. Мы остались в таборе брошенные на несколько дней. Траву с корнем ели — вместо пищи и питья. Как пришли америкосы, так выстроили весь лагерь в ряд и прогуливаются мимо нас. А один, черный таковой, что я таковых темных сроду не видела, остановился около сестры. Смотрит вкусно так на Шурочку и разговаривает что-то второму, и два смеются. Показывают ей: дескать, выйди, из строя и отправь с нами.
— И что позже?— нетерпеливо спрашиваю я.
— Не помню, — обрывает себя бабушка, — издавна теснее было.
— А позже ты вышла за дедушку, — коварно меняю я щекотливую тему.
— И родился Федечка, — глаза бабуси осеняет теплый свет, здесь же сменившийся тоской. — Раньше же как: достаток не тот, что на данный момент, да и медли не было вокруг деток хороводы водить. Дедушка твой покойный в колхозе с ранешнего утра, а я Федю кашей покормлю, пряника в тряпку нажую, замотаю в узел, и сосет себе, а сама на огород либо по хозяйству.
— Ему и трёх не было, когда он погиб?
— Закрутилась тогда до вечера, как традиционно. Пока поужинали, теснее ноги мыть да улечся. Перед сном смотрю: дите вялое, плачет. Я молоком козьим напоила и кое-как приспала. Ночью подошла — лежит раскаленный, огнем дышит. Дала аспирину — не подсобляет. Муж желал к другу идти, чтоб запрягал лошадок и вез нас в районку. А единственная обычная сорочка с пятнышком оказалась. «Подожди, — разговариваю, — малыша медику в тряпье демонстрировать. Сейчас простирну, до утра просохнет и повезём в чистеньком». Не выжил Федя — сгорел к утру. А таковой был тихий, покорный, прям ангел. Бог длинно позже деток не давал, мамку твою поздно родила. Но эта — совершенно иная. С юношества всем ворчливая, неласковая.
В комнату заходит мама и подает бабушке чашечку с бульоном.
— Неласковая?— здесь же заводится она. — Когда я на выпускном рассвет встречать прогуливалась, помните?А вы меня прибежали домой загонять, как козу отвязавшуюся, бранились и тяпкой махали на очах у всего класса.
— В 5-ом классе чужой сборник приключений разорвала, чтоб я свет не палила допоздна, — разговаривает мне мама и опять оборачивается к бабушке: — А мне на другой день эту книгу отдавать надобно было. Как вспомню...
— Вкусный супик, — чмокает беззубым ртом бабуся.
После обеда мама ведет упирающуюся бабушку в ванную.
— Ой, не хочу купаться, холодно!Я лишь в воскресенье умывалась.
— Сейчас доктор придет, не вонять же вам!
Я украшаю вымытую бабушку в чистую одежду. В глубине шкафа нахожу 5 пар новейшего белья. Выбираю узорчатый набор и одну из шелковых композиций. И здесь же слышу бабушкин запрет.
— Не трогай!— испуганно восклицает она. — Это мне на погибель.
— Бабуся, ты сколько разов умирать собираешься?Или планируешь обряд с переодеваниями, как японская жена?
После осмотра доктор прописывает уколы и пилюли. В прихожей мама сует ему купюру, и он обещает зайти через неделю.
Вечер. Бабушка посиживает около кровати, которую мама стелет ей на ночь. Брат в смежной комнате слушает музыку. Я осматриваю наши фото в рамках, расставленные бабусей по комнате. Вот на комоде снимок двухлетней давности: мы все стоим у двора великого бабушкиного дома. Все, даже папа — еще живой папа.
— Сколько средств уходит на лекарства и лекарей, — охает мама.
— Не вымышляй, — разговаривает бабушка, — ты ни копейки не истратила. Меня правительство врачует. Я — ветеран войны.
— Нужны вы вашему государству, как зайцу стоп-сигнал.
— Оно мне пенсию выплачивает, на которой ты наживаешься.
— На вас наживешься, — в очах у матери застыло непрощение. — Вы родному зятю средств в долг не дали, когда он вас чуток не на коленях просил.
— Германия оплатила компенсацию мне!— бабушка кажется уверенной, но теснее не атакует, а выгораживается.
— А ведь ему оставалось совершенно немножко. Как разов тех германских марок и хватило бы, чтоб рассчитаться, — мама пробует подтянуть углы рта, опускающиеся к напряженному подбородку. — Муж столько сил и средств истратил, а к нему пришли и все отобрали.
Я непревзойденно помню, что было позже. Мы с братом были в школе, когда папа погиб: не удержался, устанавливая антенну за окном.
— Это мои средства, — съёживается бабушка. — Я держала их себе на похороны.
— И меня против него настроили, что позарился на ваши сбережения.
Мать темнеет от томных воспоминаний. Борясь с ощущениями, она порывается выйти, чтоб недопустить скандала. В последующую минутку мама, видимо, теснее не контролирует эмоции и решается на необратимое нарекание, подходя к сидящей на стуле бабушке.
— Это вы его уничтожили, — звучно произносит она.
Музыка в соседней комнате замолкает. Меня стращают слова матери, но еще более — ее сжатые кулаки и остекленевшие глаза.
Внезапно бабушка встает в полный рост и вопит, трясясь от волнения:
— Я никого не принуждала кидаться из окна!
Лицо матери горит от нелюбви. Но внезапно, увидев что-то за моей спиной, она замирает, позже как-то вся размякает, и взор ее становится виновато-просительным. Я поворачиваюсь: в комнате стоит младший брат и растерянно глядит на мама.
— Ты же разговаривала, что папа нечаянно поскользнулся, — сдавленным гортанью произносит он. — Зачем он свалился умышленно?
— Сынок... — с горьковатым раскаянием шепчет мама.
Брат спускается на пол у двери, поджав колени к груди. Он прикладывает ладошки к очам и вопит так надрывно, с таковым глубочайшим унынием, что и мне становится безнадежно огорчительно. Отец, оказывается, бросил нас. Люби он деток, разве сделал бы такое?А, может, это мы виноваты, что не смогли понять его в тяжелый момент. Если бы лишь я постаралась быть наиболее проницательной тогда, то смогла бы поддержать его. Это моя вина — мыслила лишь о выпускных экзаменах, о веселиях. Братишка понемногу успокаивается, прижимаясь к упавшей перед ним на колени маме.
— Дура я, — утомилось качает головой бабушка, — что послушалась тебя реализовать мою хату в селе и переехать к вам.
Полтора года назад, опосля погибели папы, бабушка дала приобретенные за продажу дома средства моему старшему брату Олегу. Они с супругой желали малыша, но нуждались в жилище, мыкаясь по съемным квартирам. Получив бабушкины средства, два бросили работу, заполучили кар и сняли коттедж у моря. Когда средства закончились, они продали машинку за полцены и покупали ветхий домик в захолустье. Мама время от времени возит им продукты. Кстати, Олег разговаривает, что пока рано рождать деток, необходимо желая бы поштукатурить стенки — сильно дует из всех щелей...
Ночью бабушке становится ужаснее. Утром она воспринимает меня за маму, которая была рядом с ней всю ночь.
— Спасибо тебе, доченька, — тихо произносит бабуся. — Простите меня, что никак не сдыхаю, не освобождаю вас от себя.